– Одну из них тебе все-таки придется выбрать, – настаивал и отец Пау в церкви Святой Марии.
– И вы тоже так считаете? – изумился Уго.
– Новость уже разлетелась по городу. Ты – хорошая партия. К тому же мавританка, которая взялась тебя женить, кричит о тебе на всех углах. Правда, что ты ее отпустил? Получится у тебя привести ее к истинной вере?
– Нет…
– Почему? – возмутился священник.
Уго на секунду представил себе эту невозможную затею: он убеждает Барчу обратиться в христианство. И тут же решил сменить тему:
– Потому что меня сюда привело совсем другое дело, я уже объяснял: я хочу заказать мессы в память Арнау Эстаньола и его семьи, сеньоры Мар и сына Берната.
– Что касается мавританки, об обращении которой ты разговора избегаешь, скажу тебе, что нет для Господа большего дара, чем привести в Его стадо заблудшую овцу. Это твоя обязанность, добейся обращения во что бы то ни стало. Господь на тебя надеется. Ну а что до молитв за души покойников – это я могу обещать. Но я не стану молиться за душу Берната, корсара, ограбившего «Сант-Элм». Я не могу – как мне просить Господа за его душу?
Уго позвенел монетами в кошельке:
– Святой отец, он мой хороший друг и хороший человек, и он не причинил вреда никому из моряков.
Отец Пау согласился с этими аргументами, которые приближали его к кошельку. Ведь все так и есть: говорили, что Бернат милостив с каталонскими моряками, чего не водилось ни за сарацинами, ни за пизанцами, ни за венецианцами – об их абордажах ходили истории одна кровавее другой.
– Да разве Деве Марии есть дело до таких мелочей? – напирал Уго. – Помолитесь также и за Берната, чтобы заступничество Девы помогло ему вернуться на родину… и сделаться каталонским корсаром. Вы же знаете, при каких обстоятельствах ему пришлось покинуть Барселону.
Уго щедро расплатился за мессы на год вперед, и все равно денег, которые Бернат велел потратить на нужды церкви, оставалось еще много. А отец Пау продолжал настаивать на обращении мавританки.
– Чего бы нам это ни стоило, Уго, – напирал священник, но Уго вовсе не собирался спорить с Барчей.
Он взвесил на руке оставшиеся деньги. На что же их употребить? Благотворительность? Кто сейчас занимает место мисера Арнау при «Блюде стыдящихся бедняков»? Внезапно Уго осенило. Он высыпал на ладонь еще несколько монет:
– Святой отец, я готов хорошо заплатить за любую информацию о моей сестре.
– Ты ведь знаешь… – (В этот момент Уго позвенел монетами.) – Я посмотрю, что тут можно сделать, – пообещал викарий и потянулся за деньгами.
Уго быстро закрыл ладонь и убрал деньги.
– Если ты и дальше будешь искать мне жену по всей Барселоне, я попрошу глашатаев объявить, что ты не имеешь никаких прав заниматься моей женитьбой, – крикнул Уго прямо с порога, едва завидев Барчу. – Ты меня поняла?
– Нет, – ответила мавританка.
– Ну так вот: все узнают, что ты не можешь вести переговоры за меня.
– А если я продолжу?
– Ты не можешь обманывать людей, пользуясь их доверчивостью, – объяснял юноша. – В дело вмешается викарий. Ты что, едва получив свободу, хочешь отправиться в тюрьму?
Но Барчу он не переупрямил. Иногда Уго вспоминал приходивших к нему девушек, любая из которых могла бы стать его женой. Были среди них и молодые, и миленькие! Уго сам не знал, почему противится такому браку: может быть, только чтобы пойти наперекор Барче, чтобы его выбор от нее не зависел? Минуло уже пять лет с тех пор, как Дольса решила пострадать за свою веру… а может быть, еще и за него, за их невозможную любовь. Вообще-то, этого времени более чем достаточно, чтобы начать жизнь заново.
За эти годы Уго несколько раз наведывался в Сиджес – когда позволяла работа на двух виноградниках. И каждый раз парень делал все, чтобы бондарь его заметил и убедился в серьезности его надзора: для этого Уго прохаживался взад-вперед по улице, на которой стояла мастерская. Матушку ему тоже удавалось увидеть – с улицы. На лице Антонины появлялась улыбка, как будто изгоняющая печаль с ее состарившегося лица и из запавших под сизыми кругами глаз. Антонина махала сыну рукой или посылала поцелуй, но не пыталась приблизиться и была благодарна Уго за то, что он не ищет новой стычки с отчимом. И Уго принимал такой порядок. Матушка жива, ходит и двигает руками, а ему улыбается.
Уго с нетерпением ждал новостей от отца Пау, когда однажды перед рассветом к нему в дом пришла Рехина. Собаки залаяли в темной, ненастной ночи. Уго выглянул с лестницы вниз и сразу догадался, что собаки лают на чужого. Уго велел им замолчать. Смутная тень приблизилась к подножию лестницы в тот самый момент, когда за спиной у хозяина выросла Барча с фонарем в руке.
– Рехина, ты? – поразился Уго.
Барча, спустившись, осветила неподвижную фигуру еврейки. И тогда они услышали звуки: слабый писк новорожденного, приглушенный одеялом и телом Рехины, которая прижимала ребенка к себе. Уго и Барча подались вперед. Болгарина дома не было. Доминго как будто наконец понял, что означает свобода, и все чаще предпочитал ночевать вне дома.
– Почему ты здесь?
Рехина приоткрыла сверток с младенцем.