Наследники земли

– Чей это ребенок? Как ты сюда попала… да еще в такую рань?

Пока Уго засыпáл Рехину вопросами, Барча протянула руки, чтобы принять ребенка, и еврейка передала ей свою ношу.

– Это девочка, – произнесла Рехина, не обращая внимания на расспросы.

Повитуха даже не омыла ее после родов. Барча прижала девочку к своему полному телу, и та наконец перестала хныкать.

– Зачем ты ее принесла?

– Потому что я хочу, чтобы ты принял ее как свою дочь, чтобы ты ее вырастил.

Уго слушал, но ничего не понимал:

– Как мою дочь? Да что за ерунда? Зачем это мне ее растить?

Все доводы и резоны, которые заранее придумала Рехина, улетучились из ее головы. Отвечать было нечего. Она могла бы сказать Уго правду: это дочь Арсенды… а сама она множество раз тайком приходила в монастырь Жункерес, чтобы помочь Арсенде скинуть плод. «Для этого они, конечно, зовут повитуху-еврейку, хотя сами и монахини! Будь прокляты все христианки!» – негодовала про себя Рехина.

Знахарка пользовала Арсенду, запуская разные дымы в вагину, а настоятельница и старуха-монахиня неусыпно надзирали и читали молитвы. У послушницы всегда был отсутствующий, блуждающий взгляд, как будто ею, помимо Рехины, занимался еще какой-то врач или ее чем-то дурманили сами монахини. При первом визите Рехина окуривала девушку дымом полыни, тунисской ююбы, мускусным и лавровым маслом. Арсенда страшно разволновалась, когда Рехина проникла в ее межножье и приступила к работе с женскими частями.

– Сатана! – услышала еврейка.

– Вот именно, дьявол! – решительно оборвала Арсенду настоятельница. – Это он за тобой явится и покарает за распутство.

В следующие визиты Рехина пробовала другие дымы – серу, мирру, камедь… И Арсенда уже не сопротивлялась, она сделалась совсем покорной, и Сатана с дьяволом уже не вмешивались в жизнь этой послушницы, которую явно заставили присмиреть, увеличив дозу дурманного зелья. Ни один из способов лечения не сработал. «Послушница», как всегда называли Арсенду, не выкинула плод.

Рехина использовала специальные маточные кольца, вводила в матку обернутые тканью пальцы, давала несчастной есть и пить абортивные средства – битум и молочай… Ничто не приносило результатов. «Неужели эта Арсенда – сестра Уго, о которой он столько рассказывал?» – спрашивала себя Рехина. Уго ведь говорил, что она находится в одном из барселонских монастырей.

– Уго! – громко выкрикнула Рехина прямо во время процедуры, когда натирала вагину и матку Арсенды сладкой миррой.

Услышав это имя, девушка отреагировала молниеносно: приподнялась на ложе, где лежала, раскинув ноги, и посмотрела повитухе в глаза.

– Уго? – чуть слышно переспросила Арсенда.

Рехина притворилась, что ничего не слышала, ей не было нужды расспрашивать дальше: да, это сестра Уго. Повитуха вернулась к своей работе; сладкая мирра тоже не помогла. Плод крепко цеплялся за материнскую утробу, а мать ничем не помогала своему врачу.

Стоя на первом этаже дома Уго, Рехина внимательно смотрела на хозяина. Должна ли она открыть, что тело его сестры все покрыто рубцами и синяками? Монахини пытались их спрятать, не разрешали Арсенде раздеваться перед повитухой – нелепая затея, ведь девушке все равно приходилось как можно шире раскидывать ноги, чтобы курения проникали в матку.

– Господь требует от нас самобичевания, – кратко пояснила настоятельница в первый день, когда Рехина заметила раны и укоризненно взглянула на монахинь.

Раны вовсе не походили на следы от плетей. Этого Рехина обсуждать уже не стала. Как врач, она была хорошо знакома с рубцами, которые оставляют на теле женщины извращенные причуды некоторых мужчин. «Сатана!» – ведь так кричала эта несчастная.

Когда подошло время рожать, Арсенду усадили на стул с большой выемкой в передней части – в том месте, где должен был появиться на свет младенец. Рехина уселась на пол, между разведенных ног Арсенды, чтобы следить за тем, как проходят роды. А шли они долго и томительно. Роженица и сейчас была одурманена, как и раньше, при попытках вызвать выкидыш. Повитуха хотела заговорить с роженицей, расспросить о самочувствии, однако ни настоятельница, ни мать Херальда не дозволяли им обмениваться никакими репликами, помимо совершенно необходимых. От такой матери при родах мало проку, а ребенок все равно должен будет умереть – вот что потребовала от Рехины настоятельница.

– Вы принимаете меня за ведьму? Я детей не убиваю, – отрезала Рехина и начала собирать инструменты.

– Плачу вдвое условленной цены, – предложила настоятельница. – Втрое. – Она повысила ставку, неверно истолковав молчание Рехины, которая думала вовсе не о барышах, а о том, что, если откажется, монашки все равно не станут заботиться об Арсенде и тогда умрут и мать, и дитя или в лучшем случае только дитя – если уж так необходимо, чтобы оно умерло.

Никто не узнает, что творится в монастырских стенах.

Рехина глубоко вздохнула и склонила голову.

– Да будет так, – постановила настоятельница, не скрывая гримасы отвращения.