День тянулся точно так же, как и вчерашний: люди то и дело входили и выходили из дворца, однако ничто не предвещало, что появится граф де Наварклес. Когда дело близилось к полудню, Уго совсем заскучал, позабыл про свои обиды и рассеянно разглядывал людей перед дворцом, одетых то пышно, то буднично, перехватывал обрывки разговоров, то подпирая стену, то протискиваясь между собеседниками. А потом мальчику почудилось, что он видит Лысого Пса, идущего с берега по Львиному спуску. Уго не придал этому значения, но вот их взгляды встретились, и мальчик даже издали заметил лихорадочный блеск в глазах лысого. Жоан Амат решительно направлялся в его сторону, с каждым шагом лицо его все больше хмурилось. Что бы ни было причиной его раздражения, Уго совсем не желал этой встречи, поэтому резко развернулся и поспешил прочь. Добраться бы до спуска Эссе-Хомо, а оттуда… И вдруг он заметил приятелей Лысого Пса. Они двигались вниз по Львиному спуску и тоже его заметили. Уго обернулся – уж не ловушка ли это? Да, так оно и есть! Вместе с лысым шагали еще двое. У Амата было достаточно времени, чтобы выследить жертву, обложить и… «Вот идиот!» – обругал себя Уго.
– Ну и куда ты собрался? – Жоан Амат с двумя дружками перегородили мальчику дорогу, устроив затор на и без того запруженной улице.
– Разве у нас не мир?
Лысый издевательски фыркнул:
– У нас был бы мир, если бы топорик и правда принадлежал твоему отцу.
– Что?
– Это собственность короля!
– Я не знал… – попробовал отвертеться Уго. – Мой отец…
– На рукоятке вырезан крест святого Георгия. Что тут можно не знать?
– Я думал…
Уго никак не рассчитывал, что Амат начнет бахвалиться топориком на всех углах. Молва разлетелась, и вот кто-то (возможно, мастер или чиновник с верфей, слышавший брань Жоана Наварро при очередной проверке склада) заявил на парня. Помощник управляющего отказался принимать на веру объяснения Амата, а тот быстро перестал хорохориться и свалил вину на другого, мальчонку в на редкость хороших сандалиях – он якобы и отдал Амату топорик. «А почему этот малец отдал тебе такую ценную вещь?» Жоан Амат, видимо, пробормотал какое-то невразумительное оправдание, а вот Наварро для себя запомнил: «Хорошие сандалии». Кто это может быть, если не Уго? Помощник управляющего сделал все, чтобы замять это дело, а спустя недолгое время ему пришлось тормозить ход нового расследования, когда обнаружилась недостача арбалета. Жоан, скрипя зубами, пообещал себе, что третьего раза не допустит. Первое дело о краже завершилось возвращением топорика и штрафом, который отец Лысого Пса выплатил из своего кармана, а потом сполна рассчитался с сыном, пустив в ход тумаки и плетку.
Эта взбучка до сих пор пылала в памяти Амата, и вот теперь он наконец-то заполучил в свои руки ее виновника – перепуганного и загнанного в угол.
– Я… – замямлил Уго.
Дальнейшие оправдания оборвала затрещина. А потом дружки Амата сомкнули круг, закрывая от посторонних удары, которыми Амат осыпал Уго. Мальчик поначалу защищался и давал сдачи, он привык драться с мальчишками на верфи, однако после третьего удара просто прикрывал лицо и голову.
– Дети, прекратите! – вмешалась какая-то женщина.
– Ступайте играть в другое место! – прикрикнул писарь, которому тоже пришлось обходить плотную группу.
Третий прохожий тоже хотел прикрикнуть, но тут в тесный круг ворвался Бернат и принялся работать кулаками.
– Что вы творите! – кричал он. – Оставьте его в покое!
Опомнившись от изумления, друзья лысого накинулись и на Берната. Круг сделался шире. Прохожие останавливались, кто-то ругался, кто-то пытался вмешаться, отчего сумятица только возрастала. Заплечный мешок Берната долго не продержался – после особенно резкого рывка ткань порвалась, и арбалет со стрелами вывалился на землю как раз в тот момент, когда для наведения порядка подоспели солдаты.
Зеваки и драчуны сразу же отшатнулись от арбалета со стрелами, как будто на них лежало проклятие. Лысый Пес и его шатия бросились прочь даже раньше, чем оружие коснулось земли, пихаясь локтями и просачиваясь сквозь толпу. На месте остались только Бернат, застывший при виде оружия, которое должно было послужить его возмездию, и Уго, прижавшийся к стене, задыхающийся и дрожащий, с кровью на губе и рассеченной бровью.
– Чей это арбалет? – вопросил солдат.
Бернат промолчал. Кто-то выскочил вперед:
– Его, его! – (Собравшиеся вокруг закивали.) – В мешке у него лежал.
– Взять парня, – распорядился солдат. – А этот? – добавил он, указывая на Уго.
– Этот вообще ни при чем, – заступилась немолодая женщина. – Его тут избивали…
Женщина огляделась по сторонам, но ни Жоана Амата, ни его шайки поблизости уже не было.
– Улепетнули.
– Так оно и было, – подтвердил из толпы священник. – Еще и меня толкнули.
Обвинение в адрес Берната было поддержано многими, и объяснения насчет Уго – тоже, хотя лишь та женщина поняла, что на самом деле происходило внутри кружка ребятни.
– Ну ладно, – принял решение солдат. – Этого отведите в дворцовую тюрьму. А ты, – он перевел взгляд на Уго, – не стой тут столбом.