Наследники земли

Распродажа длилась три дня, и каждый день зажиточные граждане Барселоны расталкивали друг друга локтями – иногда из-за действительно нужных вещей, иногда просто из тщеславия, – лишь бы приобрести что-нибудь из имущества покойного купца. Жакоб с сыновьями охрипли, объявляя товары, их цены и ставки и не забывая нахваливать особые качества серебряных чаш, колечек с изумрудами и вышитых платков. Но если и это стоило им усилий, самое сложное началось потом, когда вельможи и священники удовлетворили свои запросы и очередь дошла до распродажи одежды, посуды и мебели: все это было подержанное, кое-где попорченное – в общем, не в лучшем состоянии. Теперь торговались за корзины и веревки, тарелки и миски, котлы и ночные горшки, за кровати вместе с тюфяками, за щербатые подсвечники, за стол с подломленной ножкой… Даже за самую старую рухлядь, за негодные и никому не нужные предметы Жакоб должен был выручить хоть толику денег – и это было известно барселонцам, толпившимся вокруг помоста, чтобы за бесценок разжиться ношеной рубахой или медным котлом.

Уго больше не должен был стоять неподвижно и демонстрировать ценные предметы. Он участвовал в бурных торгах, исполняя указания Жакоба и его сыновей, которые не останавливались и не замолкали ни на секунду. Мальчик передавал новым владельцам вещи, которые уходили стремительно, как только аукционщик закрывал очередной торг, иногда даже не давая покупателям времени предложить лучшую цену: своей участи дожидалось еще множество барахла.

– Не беспокойся, – растолковывал Жакоб своему помощнику, удивленному такой поспешностью. – За следующим торгом они будут следить еще охотнее и купят у нас что угодно. Кто станет счастливым обладателем этой великолепной свечи? – тотчас же выкрикнул он в толпу, предъявляя до половины сгоревшую свечку, как будто речь шла о величайшем сокровище.

Уго захотелось поднять руку: этот огарок мог бы освещать его темные ночи. Мальчик торговался бы до последнего, будь у него хотя бы одна монетка. Он бы поборолся и за фаянсовые мисочки с зелено-лиловым орнаментом: такие очень нравились матушке! Уго позавидовал пекарю, который приобрел миски по смехотворной цене, а Жакоб даже не предложил повысить ставку. А рубашки… Арсенда пришла бы в восторг!

В конце концов разошлось все имущество покойного торговца, ни одна вещь не осталась без покупателя. Вечером третьего дня нотариус закрыл свои книги, а Жакоб получил с душеприказчиков комиссию, один процент: это было достойное вознаграждение, а при продаже особых товаров – таких как драгоценности и книги – оно еще и возрастало. Жакоб и его сыновья, как и каждый вечер, простились с Уго почти затемно, однако на сей раз еврей вознаградил мальчика тремя мелкими монетами. Жалованье не входило в договор, заключенный между Мар, Жусефом и Саулом: только еда, постель и раз в году что-нибудь из одежды. И все-таки Жакоб решил отблагодарить своего работника за часы, проведенные без движения, тем самым безмолвно попеняв и своему сыну, которого Уго заменил на этом посту.

– Спасибо, – только и сказал Уго.

– Лучше поторопись, – посоветовал Жакоб. – А не то колокол пробьет seny de lladre[11], и тебя запрут. Увидимся завтра на складе.

Мальчик и не нуждался в уговорах: он поспешил к воротам Орбс, чтобы успеть выбраться из Барселоны прежде, чем колокол на замке викария, где томится сейчас Бернат, возвестит о наступлении темноты и призовет горожан расходиться по домам; в это же самое время будут закрыты и все городские ворота. В первый день, когда Мар приняла решение обратиться к евреям, мальчика после работы сопровождал Давид, младший сын Жакоба, – тот самый, что оказался не способен стоять спокойно, пока покупатели листают книги и ощупывают другие товары.

– Мы можем найти для тебя работу, – сказал Давид, когда они вместе шли по городу.

Уго в тот день держался замкнуто – ему не нравилась компания еврея в тунике с капюшоном, какие только они и носят, и с желтым кругом на груди. Мальчику казалось, что все вокруг на них пялятся.

– Не бойся. – Еврейский паренек, заметив, что Уго поглядывает искоса, сменил тему: – Мы тебя не съедим. Наоборот, поможем.

Уго пробормотал что-то вроде извинения.

– Ты привыкнешь, – усмехнулся Давид. – Смотри, мы можем ходить вместе, разговаривать и даже смеяться, если будет смешно, мы только не можем вместе жить. Никто из христиан не имеет права жить под кровом у еврея, понимаешь? Вот почему мы выходим из города, вот почему тебе придется каждый день таскаться в такую даль.