Наследница

Тетя с места в карьер разразилась гневной тирадой, для начала сообщив, что она лично на такого, как он, в жизни бы не польстилась. Но если нашлась хорошая, добрая, порядочная, милая девушка (больше эпитетов — очевидно, от возмущения — она придумать не смогла), которая имела несчастье клюнуть на него — нечуткого, грубого, тощего, глупого, непутевого и т.д. (тут слов нашлось куда больше!) — то он должен радоваться и хватать ее обеими руками, а не валять дурака и не корчить из себя невесть что. Не устраивает его, видите ли, что у нее деньги есть! Нищую ему подавай! Или, может, он на старости лет свихнулся и записался в коммунисты? Так ей тогда с ним говорить вообще не о чем!

Он ответил нечто относительно «старости лет» (точнее, старческого маразма), после чего начался неуправляемый процесс, в народе называемый «слово за слово».

В результате теперь Тед был крайне недоволен собой и между делом раздумывал — с чего начать процесс примирения?

Вот-вот должна была начаться передача, там будут показывать Рене... Сердце от этой мысли билось чаще, словно она действительно должна была сейчас придти, живая и теплая, а не только холодное изображение на экране.

В последний момент неожиданно ударило в голову: записать! Он, торопясь, настроил видеомагнитофон, еле успел — передача началась почти сразу же.

Тед смотрел на экран, с жадностью ловя и запоминая каждую черточку, каждый жест. Все до боли родное, свое!

Волосы действительно «шапочкой». Красиво... И цвет красивый — золотисто-коричневый, а некоторые прядки — посветлее. На первый взгляд, совсем не похудела... правда, он слышал, что телекамера зрительно прибавляет человеку килограммов десять и все телеведущие на самом деле тощие, как жерди.

В то, что Рене говорила, он почти не вслушивался, лишь понял, что речь идет о будущем «Солариума». Сейчас это было неважно — потом, позже, можно будет послушать.

Важнее было другое: впалые щеки, чуть заметная морщинка между сдвинутыми бровями и глаза — внимательные, спокойные. Казалось, они пытались сказать что-то очень важное — что-то, адресованное именно ему...

Передача закончилась внезапно. Тед был уверен, что прошло всего несколько минут, но ведущий вдруг поблагодарил Рене и пожелал ей успехов. В последний раз на экране мелькнуло знакомое лицо — и сменилось заставкой с ползущими по ней титрами.

Он вскочил, перемотал пленку и быстро включил — чтобы она вновь появилась на экране. И опять замер, всматриваясь в ее лицо и слушая знакомый голос с деловито-светскими интонациями. Если закрыть глаза, можно было представить, что она сидит где-то рядом и разговаривает по телефону, например, с Ренфро.

Перемотал, включил снова, хотя уже запомнил до мелочей каждое слово и каждый жест. И снова... И снова...

Опомнился он, когда пробило девять. Взял в руки пульт, бросил последний взгляд на экран и решительно выключил телевизор. Это было уже не нужно.

Прошел в спальню, достал из шкафа сумку и начал складывать туда все, что обычно брал в дорогу, стараясь не задумываться о том, что делает и правильно ли это. Подумал, усмехнулся — достал из дальнего угла шкафа зеленый свитер с оленем и положил сверху.

Позвонил в аэропорт, потом — Жюли. Объяснил, что у него есть срочное дело и он должен уехать. Материалы по клиентам, которые сейчас «в работе», он оставит ей на столе и завтра дополнительно позвонит.

Тетя подошла к телефону не сразу — очевидно, узнав от взявшей трубку официантки, что это звонит проштрафившийся племянничек, решила немного «помариновать» его в наказание. Но все же подошла и недовольным тоном бросила:

— Я слушаю.

Тед выпалил, по-прежнему стараясь не задумываться:

— Прости меня за вчерашнее и... и я уезжаю... — засмеялся. —Уезжаю — понимаешь?!

— К ней? — Голос сразу стал другим, будто она задохнулась.

— Да. Прости меня... я очень тебя люблю! — Быстро повесил трубку, пока тетя, любившая оставить последнее слово за собой, не сказала что-нибудь лишнее.  

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Впервые в жизни Теду было страшно лететь в самолете. Почему-то казалось, что вот-вот что-нибудь произойдет — что-нибудь, что не даст им встретиться, и он так и не увидит ее, не дотронется, не скажет все, что собирался...

Отчаянно билось сердце, хотелось закрыть глаза — и открыть их уже там, в Цюрихе. А когда удавалось прогнать нелепый, бессмысленный страх, то думать Тед мог только об одном: как же так получилось?! Почему все те месяцы, что они с Рене были вместе, он жил с ощущением неизбежного скорого конца и позволил ему мало-помалу отравить себе душу — вместо того, чтобы радоваться тому, что подарила им обоим судьба?!

Он сам не понимал, почему так торопится, но изнутри словно что-то подталкивало: «Скорее, скорее!..»

Полетел через Берн, оттуда до Цюриха можно было добраться на машине — не ждать же утреннего прямого рейса! Выскочил из самолета одним из первых и через четверть часа был уже у стойки полусонной девицы, ведавшей прокатом автомобилей.