Наследница

— Быстро! — скомандовал он. — Или я за себя не отвечаю.

Галина поднялась и, то и дело бросая взгляд на Глеба, прошла в комнату к Лие.

— Раздень ее. Стащи все, что сможешь.

Она потянулась было к Лие, но та вдруг закричала оглушительно громко, забилась, и Галина отдернула руки. Глеб тут же оказался рядом и попытался залепить ей рот скотчем, но Лия увернулась и укусила его за руку…

27

9 января 2001 года. Селигер

Все время с тех пор, как сосед взорвался в машине, Игнат Тимофеевич проводил в глубокой задумчивости. После его звонка в область наехало много народу и с ним, конечно, не преминули провести дружеский допрос.

Рассказывать сопливому мальчишке-полковнику про бинокль и голых соседских баб было совестно, а потому наврал, что доил козу, услышал взрыв, бросился на дорогу — да поздно. Сказал, что сосед его был нелюдимом, а потому знакомство не получилось и больше он, собственно, ничего о нем не знает и сказать не может.

Полковник записал весь рассказ на магнитофончик, умещавшийся в его широкой ладони, сделал какие-то пометки в блокноте, проверил документы, отдал честь, узнав, с кем имеет дело, широко улыбнулся на прощание и ушел. А Игнат Тимофеевич остался один с тяжелым грузом на сердце. Как человек военный он прекрасно понимал, что в таком деле каждая деталь и мелочь ох как важны. И то, что он не сообщил о человеке, которого заметил в лесу, было первостатейным преступлением.

Но с другой стороны — как сказать-то? Мол, любопытен генерал на старости лет стал, чужие дворы в бинокль изучает, в чужие окна заглядывает. Стыдоба! Лучше пулю в лоб, чем такое признание. Но кошки на душе не то чтобы скребли, а прямо-таки раздирали генеральскую душу на части. Что бы Игнат Тимофеевич ни делал, куда бы ни шел, все его мучила мысль: как бы так устроить, чтобы сообщить о том человеке. Подговорить, что ли, Петьку-егеря, пускай он скажет, будто видел в тот день в лесу, неподалеку… Нет, на Петьку только взгляни кто, сразу поймет, что его словам верить нельзя — больно нос у него красный и лицо мятое и испитое.

В новогодний праздник, вместо того чтобы «Голубой огонек» включить, Игнат Тимофеевич сидел за столом в кабинете и, нацепив очки, бессмысленно чертил карандашом полосы на пустом листе бумаги. Собирался признание писать про дела свои с биноклем, но никак решиться не мог. Так Новый год и проморгал. Опомнился только в пять утра, когда нормальные люди даже по телевизору все пьяные…

В конце концов Игнат Тимофеевич решил так. Коли еще раз придут и спрашивать станут, повинится. Расскажет все как есть. Решил и с тех пор жадно ждал, не появится ли на их дороге военный «козлик». Но никто не ехал, и оттого у старого генерала разболелось сердце и начался форменный склероз: то козу подоить забудет, то курам корму не задаст.

В самом начале января почудился ему как-то звук мотора. От радости он замешкался, а когда спохватился и высунулся в окно, увидел, что машина прошла мимо его дома. Игнат Тимофеевич собрался было окно закрыть, чтобы не выстудить горницу, да вдруг заметил, что машина тормозит как раз напротив соседских ворот.

Только вот вышли из машины совсем не следователи, а дамочка с мужиком каким-то. Она побежала ворота открывать, он въехал, заглушил мотор. «Ну вот, — грустно подумал Игнат Тимофеевич, рассматривая парочку в бинокль, — снова новые соседи, да снова совсем не те, с которыми можно скоротать вечерок…» А тут женщина закружилась по двору, размахивая руками, мужчина радостно бросился к ней, подхватил на руки и потащил в дом. А Игнат Тимофеевич так и остался стоять у окна, не замечая, как клубы морозного воздуха вваливаются в комнату через подоконник и стелятся по полу. Подняв женщину, мужчина сбил с нее пушистую шапку, и серебристые короткие волосы упали ей на лицо.

«Вот так-так, — соображал Игнат Тимофеевич вечером за чаем, — значит, едва один мужик в могилу, она уже с другим кружится. Ну и нравы…» Через несколько дней машина снова загудела и уехала. А вот сегодня вернулся мужик, да не один. Привез с собой еще одну молодуху. Сынок, видать, бывшего соседа. Одной бабы ему мало. Вот две — в самый раз будут.

Затосковал Игнат Тимофеевич по прошлым временам, когда каждому мужчине полагалась только одна женщина, зато такая, с которой на других и смотреть не станешь; когда собирались большими семьями, ходили по грибы, аукались; когда еще даже в помине не было этой отвратительной распущенности нравов… Затосковав, он сел за стол и стал сочинять письмо своему полковому товарищу Борьке Савину, которого не слишком когда-то любил, но который теперь единственный из его боевых товарищей остался в живых. Борька хоть не самый большой удалец был, но обязательно поймет его и поддержит. Письмо выходило замысловатым и философским, таким, что Игнат Тимофеевич подумал даже начать писать статьи о нравственности или, скажем, военные мемуары.