Наследница

Из глубокой задумчивости, свойственной каждому писателю, пусть и начинающему, его вывело слабое блеяние. Игнат Тимофеевич подпрыгнул на стуле. Так и есть: Манька сейчас разорвется от молока, а он тут трактаты сочиняет. Все склероз проклятый!

Генерал схватил пластмассовое розовое ведро — подарок сына — и через ступеньку поскакал вниз по лестнице. Быстро нацепил тулуп и, приговаривая: «Потерпи, потерпи, родненькая», — побежал к сараю, что стоял у самой границы соседского участка. Пока бежал да топал, почудился звук мотора, но как только остановился, все стихло. Решил — показалось.

Он быстро опустошил Манино вымя. Наловчился за четыре года изрядно. Посидел с ней минуту-другую, погладил по спине, как бы извиняясь, что причинил такие неудобства. И тут из соседского дома донесся истошный вопль. Похоже, кричала женщина. И похоже — не от большой радости. Игнат Тимофеевич вернулся в дом, водрузил ведро с молоком на кухонный стол и принялся мерить комнату шагами.

А что, если там беда, думал он. А что, если мужик, который поселился в доме, и есть тот самый — с наколкой, который, возможно, и помог соседу отправиться на тот свет. Сначала ему, а теперь еще и его девицу туда же спровадить хочет. Игнат Тимофеевич снова схватил бинокль, кинулся к окну. Да куда там! Темнотища — хоть глаз выколи. То ли дело у него — фонарь на участке горит так ярко, что не только двор весь освещает, но и дорогу… Вон как светит!

Игнат Тимофеевич обернулся по направлению к дороге и увидел человека, крадущегося вдоль забора. Тот продвигался быстрыми перебежками, прижимаясь к ограде так легко, что генерал сначала даже залюбовался — какая выучка! Должно быть, из армейских… А потом спохватился: куда же это он крадется, на ночь глядя? По всему выходило, что человек нацелился на соседний дом. Армейский! Сейчас время другое, бандиты выучку проходят почище, чем в армии или даже в нынешнем КГБ, который зовется ФСБ.

Однако у Игната Тимофеевича не появлялось больше желания к развитию философских тем по поводу дефектов нового времени в письменном виде, а возник сильнейший позыв выяснить, что же происходит у соседей. Позыв этот, правда, был по старинке оформлен в словах: «Перестрелять их всех, гадов, к чертовой матери!»

Он поднялся на чердак и достал двустволку, которой промышлял иногда по воронам. Охотой Игнат Тимофеевич брезговал, потому как любил всякую живность и считал недостойным себя, старого вояки, целиться в безоружного противника, будь он даже и белка. Но прожорливых ворон, пожирающих урожай, над которым он бился целое лето, к живности генерал не относил, а потому почти ежедневно стрелял по ним с чердака, откуда было сподручнее метить.

Он достал винтовку и решительно направился к двери. Нацепил тулуп, подпоясался, как следует, нахмурил брови, нагнулся за валенками и тут почувствовал, что в спине стрельнуло. И вспомнил, сколько ему лет. Посчитал еще раз — так ли? Выходило так. Выходило, что он уже вовсе не вояка и лежать бы ему на печи, а то до радикулита недалеко.

В свое время он, конечно, как и все, хлебнул окопной жизни с атаками, перестрелками и бешеным криком «Урр-р-ра-а-а!», но в войне, на его взгляд, были свои правила и не было никакой подлости, тогда как враг тыловой, то есть бандит, вызывал у него форменное возмущение своим коварством.

Игнат Тимофеевич сел в сенях на лавку, опустил голову и задумался. Здравый смысл подсказывал, что нужно покрепче запереть двери на засовы, задраить окна ставнями и тоже запереть, выключить свет и залечь с винтовкой где-нибудь на чердаке — на случай, если кто к нему сунется. Но гордость военная не позволяла сидеть просто так, когда кто-то по соседству орет благим матом.

Сколько он так просидел, неизвестно. Только гордость все-таки взяла верх. Игнат Тимофеевич встал, поохал, пока выпрямлял спину, и вышел на улицу в мороз, предварительно заперев дверь на два замка. Спрятав винтовку под тулуп, он с великими предосторожностями прокрался к сараю.

А на соседском участке уже творилось невесть что: женщины голосили, машина кряхтела, а потом грянули выстрелы — один, другой, третий…

Тут уж Игнат Тимофеевич не выдержал и, раздвинув доски забора (еще при Василии покойнике приспособились так друг к другу в гости ходить), ступил на вражескую территорию…

28

9 января 2001 года. Селигер

Воронцов никогда бы не отыскал эти два дома, если бы не подобрал по дороге полупьяного егеря Петра Петровича. Тот с удовольствием сел в машину, проехал до своего дома и сориентировал Николая, как двигаться дальше.