Наследница. Графиня Гизела

— До сих пор ее влияние не отражалось на твоей жизни, — продолжал министр. — Но отныне ты пойдешь по пути, который она незадолго до смерти предначертала тебе. Документ, касающийся этого, находится в А. и будет передан тебе, как только я вернусь в город.

Он остановился, словно в ожидании восклицания или вопроса со стороны падчерицы. Но та упорно молчала, ожидая дальнейших сообщений.

Он вскочил и несколько раз быстро прошелся по комнате.

— Тебе известно, что большая часть владений Фельдернов перешла к ним от принца Генриха? — спросил он резким тоном, неожиданно останавливаясь перед ней.

— Да, пап'a, — ответила она, наклонив голову.

— Но ты, вероятно, не знаешь, каким образом они перешли в руки твоей бабушки.

— Никто мне об этом не говорил, но я предполагаю, что она их купила, — ответила Гизела спокойно и простодушно.

Отвратительная улыбка искривила губы его превосходительства. Он быстро присел около девушки, схватил ее тонкие руки и ласково притянул ее к себе.

— Иди сюда, дитя мое, — зашептал он, — я должен сообщить тебе кое-что такое, что, вероятно, ранит твои чувства… Но я должен предупредить, что подобные вещи случаются на каждом шагу и что свет судит о них… очень снисходительно. Тебе уже семнадцать лет, нельзя оставаться навсегда ребенком и не знать житейских отношений. Твоя бабушка была подругой принца…

— Я это знаю и слышала, что он относился к ней, как к святой…

— Было бы лучше, если бы ты смотрела на вещи с менее возвышенной точки зрения!

— О, пап'a! Не повторяй этих слов! — прервала она его умоляющим голосом. — Ведь я узнала вчера, что у нее не было сердца.

— Не было сердца? — Он улыбнулся, но лицо его при этом приняло отвратительное выражение. — Не было сердца? — повторил он. — Как понять твои слова, дитя мое?

— Она не была добра к несчастным, она готова была натравить собак на бедняков, просивших ее помощи.

Министр снова вскочил с места, но на этот раз в порыве сильного гнева. Он топнул ногой, и с его губ чуть не сорвалось проклятье.

— Кто вбил тебе в голову все эти глупости? — спросил он злобно.

Барон вдруг увидел, что находится еще дальше от цели, чем в начале: он понял, что эту детски чистую душу нелегко забросать грязью житейской правды.

— Хорошо, — сказал он после некоторого молчания, садясь около нее. — Если тебе так нравится, то скажем, что бабушка была святыней принца, который любил ее так нежно, что однажды составил духовную, в которой делал своей наследницей графиню Фельдерн и совершенно отказывался от своих родственников.

Лицо молодой девушки вдруг оживилось.

— Она, конечно, протестовала против такой несправедливости, — прервала она его, задыхаясь от волнения, но с полной уверенностью.

— О, ребенок! Нет, дело было совсем иного свойства… Я, впрочем, должен предупредить тебя, что весь свет разразился бы гомерическим хохотом, если б твоя бабушка вздумала действовать, как ты говоришь… Против получения полумиллионного наследства не очень-то протестуют, душа моя! И в том отношении, что бабушка приняла предлагаемое ей наследство, она совершенно права. Не прав был он, принц! Но теперь нам придется коснуться одного пункта, которого и я не могу извинить.

— Но, пап'a, мне лучше умереть, чем касаться этого пункта! — проговорила девушка жалобным голосом.

Лицо ее покрылось смертельной бледностью, губы дрожали, и голова опустилась на подушку дивана.

— Дорогое дитя мое, умереть не так легко, как тебе кажется… Ты будешь жить, даже услышав рассказ об этом темном пункте, и если послушаешь моего совета, то тебе представится возможность предать его забвению… Так, завещание принц написал уже несколько лет назад, и его отношение к твоей бабушке не менялось до тех пор, пока не вмешались злые сплетники. Они стали ссориться, даже разъезжались в сердцах. В одну из таких минут графиня Фельдерн давала в Грейнсфельде большой бал-маскарад, но принца там не было… Вдруг среди ночи бабушке было объявлено, что принц Генрих умирает. Кто сообщил ей об этом, до сих пор неизвестно. Она оставляет бальный зал, садится в экипаж и едет в Аренсберг. Твоя мама, в то время семнадцатилетняя девушка, которую принц любил, как отец, сопровождает ее…

Он замолк на минуту.

Дипломат как будто колебался. Он взял флакон и поднес его к лицу молодой девушки, прислонившейся к подушке дивана.

При этом движении Гизела подняла голову и оттолкнула его руку.

— Мне не дурно, рассказывай дальше, — проговорила она быстро, с необыкновенной бодростью. — Не думаешь ли ты, что очень сладко чувствовать себя под пыткой?

Взгляд, полный страдания, метнули в его сторону ее карие глаза.