Наследство

Село душило Ларису своей безысходностью. Такая вот безысходность могла ожидать и её. Будет она здесь учительницей, вечно одинокой, как ветла на болоте. Братья и сёстры Ларисы давно разъехались кто куда. Одна сестра, Шура, плотная толстуха, жила теперь в Москве и всё время звала к себе, в шумную, многолюдную столицу, рисуя заманчивые картины спокойной и зажиточной жизни. В Москве, по словам Шуры, приличная обстановка с продуктами и «тряпками», не надо ломать голову над этими житейскими проблемами, а что касается квартиры, то приезжие получают даже быстрее, чем коренные жители, причём квартиры комфортабельные, в «спальных» районах столицы – Тёплом Стане, Бирюлёве, Вешняках – то есть вдали от шумных магистралей, среди хвойных и берёзовых перелесков, где приятно дышится пахучим еловым настоем. Господи, восклицала сестра, до чего же хороша такая тишина; после московской толчеи, суматохи она кажется блаженством!

Но Москва не прельщала Ларису ещё с далёких студенческих лет, когда они с подругами на несколько летних дней ездили в столицу и буквально валились с ног от усталости, пытаясь «объять необъятное» – проехать и пройти как можно больше, всё рассмотреть и запомнить. Лариса вспомнила с улыбкой, как однажды на Новом Арбате, куда девчонки затащили её в гастроном купить на дорогу продуктов, она прислонилась к стеклянной стене и сказала со стоном:

– Больше я никуда не пойду!

Напрасно девчата тащили её за руку – идти Лариса не могла. Она стояла, как гусак на стылом льду, – попеременно меняя усталые ноги, и, дождавшись подруг, попросила взять на оставшиеся деньги такси, чтобы доехать до Павелецкого вокзала.

В общем, неприязнь к Москве жила в ней с тех пор, не пропала, впилась в сознание, как заноза. Но и в родном селе она считала своё житьё-бытьё временным, по-цыгански таборным, и когда пришло письмо от Женьки Боброва, обрадовалась несказанно.

Лариса ехала в Осиновый Куст с необычным подъёмом, с трепетным волнением ждала встречи с Бобровым, хотя отлично понимала – многое в их отношениях в прошлом.

Однако, узнав от Натальи Владимировны, какое несчастье постигло Боброва, поняла: места для сомнений нет. Она должна, обязана идти к нему, увидеть его, вдохнуть в него силы. Лариса побежала в школу, вытащила с уроков Серёжку – и в больницу. Именно тогда, в палате, она окончательно поняла, чего не хватало ей всё это время, пока терзалась в рязанской глуши, – этого сиплого, усталого, срывающегося, но всё равно такого родного и близкого голоса и мягкого, нежного, выворачивающего наизнанку всю душу взгляда.

Лариса вернулась домой, но этот голос жил, звенел в ней, как запомнившаяся, полюбившаяся мелодия, как звенят в памяти трели жаворонка или соловьиные коленца, и если бы Бобров не лежал в больнице…

В комнату заглянула Наталья Владимировна, пригласила к столу – уже одиннадцатый час и пора подкрепиться. Лариса встала с трудом, воспоминания расслабили тело. Но ледяная обжигающая вода из-под крана освежила, словно наполнила упругой силой, и за столом она сидела сияющая, как праздничная ёлочная игрушка, так что даже сдержанная Наталья Владимировна не утерпела, спросила:

– Послушай, Лариса, ты сегодня прямо как невеста. Может, и в самом деле замуж тебя отдадим скоро?

– Не надо мне этого, – засмеялась Лариса, – замужем я уже побывала, хватило через край.

– А как же Бобров?

– Ой, не говори! Но если уж и сойдёмся, то без свадьбы, без лишнего треска.

Они пили чай, когда в дверь постучали, Наталья Владимировна торопливо выскочила из-за стола, толкнула дверь, и в комнату ввалился – свят-свят-свят! – Дунаев. У Ларисы забегали по моментально закоченевшей шее мурашки, и ей показалось, что она сейчас упадёт: поплыла, закружилась голова. Похоже, Дунаев был с похмелья: покрасневшее, помятое, с глубокими морщинами лицо выглядело смущённым, на лбу серебрились капельки пота. Но заговорил он необычно оживлённо, с каким-то вызовом, обращаясь к Наталье Владимировне:

– Это что же получается, дорогая соседка? Можно сказать, тайных гостей у себя скрываешь и словечком не обмолвилась. Хорошо, вчера люди добрые увидели.

И уже Ларисе, хриплым голосом:

– Домой не зову, но поговорить надо! Впрочем, можно и здесь. Наталье Владимировне наши отношения известны, поэтому я хотел бы с тобой уточнить… как это сказать… словом, об имуществе. Думаю, ты из-за этого и приехала, а вести разговор в присутствии Елены…

Дунаев на некоторое время замолчал, видимо, подбирал слова, как объяснить ей про новую жену. Этой паузы Ларисе хватило, чтобы взять инициативу в свои руки.

– А почему ты думаешь, что я из-за имущества приехала? Вопрос заставил вздрогнуть Дунаева.

– Но ведь должны же мы, так сказать… как юристы выражаются, привести в порядок наши имущественные отношения? Если хочешь знать, мне стыдно, что я вроде бы выгнал тебя на улицу…

– Знаешь, – сказала Лариса, – если тебя беспокоит только это – не волнуйся. Я ни в чём не нуждаюсь.

– Так уж и не нуждаешься?

– Да.

– И счастлива?

– И счастлива!

Дунаев перевёл взгляд на хозяйку дома, крякнул: