Наследство Каменного короля

Мысли вихрем закрутились в голове Эдмунда. Похоже, решение действительно уже принято. Без него. В этом Гровен оказался прав – у него есть предназначение, которое мало зависит от его личных желаний. Молодой человек растерялся. Он что-то должен сказать в ответ? Что-то торжественное?

В дверь громко постучали, и он облегчённо посмотрел в ту сторону. Высокие створки распахнулись и в залу стремительно ворвалась знакомая щуплая фигура в красной хламиде до пят. Миртен.

Вслед за лекарем чуть не вприпрыжку бежал Гуго, огрызаясь на стражников, не желавших, судя по всему, пускать незнакомого им парня в простой одежде.

- Мастер Миртен! Гуго! – радостно произнёс Эдмунд.

- Джош! – улыбаясь во весь рот, вскричал Гуго, но тут же осёкся, завидев застывшие фигуры Пемброка Ллевеллина и Лотара. - То есть Эдмунд…

Гуго окончательно смешался.

- … то есть ваша светлость…

- Дурень… - фыркнул в его сторону Миртен. – Я же объяснял тебе: ваше высочество.

- Ох, - сокрушённо покачал головой юноша. Впрочем, было заметно, что Гуго не особенно сильно переживает по поводу своей ошибки. Наказание, может, и будет, говорила его физиономия, но очевидно, не такое, которого следовало бы ожидать в обычной ситуации.

Маг Огня тем временем приблизился к собравшимся.

- Похоже, я вовремя, - улыбнувшись, сказал он. - Эдмунд, это правда… Ты – герцог. Первый среди эорлинов Корнваллиса.

В тот же день, чуть позже, Лотар высказал идею о том, что, может, Гуго стоит произвести в рыцари? Потому как дружеские отношения между бароном королевства и немытым парнем из прислуги - ну, «немытым» – это образно, пояснил он, - слишком уж бросаются в глаза окружающим. Гуго, когда Эд сказал ему об этом, чуть не поперхнулся.

- Уж увольте, - пробормотал он, откашлявшись, - извини, конечно, но твоя герцогская крыша немного протекает… Я уже всё понял про тебя: ты действительно сын своего отца, сиятельный граф и всё такое. Или герцог? – я, право слово, уже запутался… Но я-то? Как ты себе это представляешь? Лорд Гуго? Чушь. Знаешь ли, у меня и фамилии даже нет. Гербер рассказывал, что меня на улице подобрали, завернутого в тряпки.

К Гуго, однако, невозможно было относиться серьёзно. Спустя всего пару минут он, хохоча над своими мыслями, дёрнул своего друга за рукав.

- Хотя нет, знаешь ли… - давясь от смеха, пробурчал он, - давай, я согласен. Сделаю предложение леди Айрис Гленгорм. Очень даже ничего цыпочка. Представляю, какие глаза будут у его высочества герцога Ллевеллина…

Эдмунд ещё раз мысленно усмехнулся. Делать нечего, но Гуго, по всей видимости, никогда не научится должному почтению к власть предержащим. Пока не поймёт это на собственной шкуре. На самого Эдмунда лекции Ирмио на эту тему, прочитанные в то время, пока он больной лежал в постели, произвели несколько тяжёлое впечатление.

Сама манера Ирмио говорить сильно отличалась от Миртеновской. Если маг Огня был человеком решительным и импульсивным, склонным к принятию быстрых решений, то его собрат больше напоминал каменную скалу: спокойный и рассудительный, с медленной и исключительно правильно поставленной речью. Ростом на полголовы ниже Эдмунда, с непроницаемым выражением лица, совершенно неопределённого возраста, как, впрочем, и Миртен - внешне магу Воды вполне можно было дать лет пятьдесят, но кожа его оставалась гладкой и молодой - такой, какая бывает у семнадцатилетних юношей. И если с Миртеном можно было хотя бы иногда поспорить - тот отличался живостью ума и суждений, то перед Ирмио юноша непроизвольно вытягивался в струнку: маг говорил плавно и тоном, не допускавшим возражений; каждое его слово ложилось в голову Эдмунда, как очередной кирпич в каменную кладку.

Эорлинов много, но лишь некоторые из них именуются Первородными.

Первородный – почти бог, говорил Ирмио. Бог на земле.

Первородный не может быть судим ни за какое преступление, кроме измены королю и своим собратьям, да и то – судить его могут только Первородные. Если пожелают, но это происходит чрезвычайно редко. Первородный может безнаказанно убить любого человека, кроме равного себе. Первородный не может быть приведён к присяге, ибо то, что говорит Первородный, изначально является истиной. Если Первородный говорит, что солнце зелёного цвета – значит, зелёного, а с глазами плохо у тебя, а не у него. Первородный может отказаться от подчинения королю, если сочтёт, что король поступил неправильно. В каждом Первородном течёт кровь древних богов, отцов народов и основателей королевства, хранителей равновесия и защитников устоев, и именно поэтому любое преступление против Первородного – это ещё и преступление против основ государства. А является ли какое-то действие преступлением или нет – это может решать только сам Первородный.

Всё это Эдмунд зазубрил, как урок, однако ощущения того, что сказанное имеет к нему непосредственное отношение, у него не появилось. Наверное, подумал он тогда, ещё появится, когда он перестанет есть из чужой миски и ночевать в чужих домах. И, наверное, появится наверняка, когда он найдёт Бремя Власти. Бремя.