Читаем Наследство одной ведьмы полностью

Мне было все равно где сидеть, но из-за куртки Василиса заняла место рядом с водителем. Я уже начинал нашего знакомого тихонько ненавидеть.

Машина тихо завелась, тронулась.

— Хороша машинка… Сколько конских сил?… Заметил я, пытаясь им помешать говорить меж собой, — Кажется, в мое время на танки двигатели и то по слабей ставили. И много ли газолина жрет?

Ротмистр хохотнул:

— Простите, но когда эту машину строили в первоначальном виде, то ее создатель мерил мощность в верблюжьих силах. Ну или в пересчете в тогдашнюю международную — в драконьих силах. И, соответственно, эта телега газолин, pardon, не «жрет»…

— Это как.

— Да очень просто. Эту карету построил Абу Ресиф, звездочет и чернокнижник, в тот самый год, когда на луне загорелась звезда — сие событие — запечатлено на большинстве арабских знамений. В качестве движителя она пользует силу четырех стихий, и не нуждается ни в газолине, ни в угле, ни входящем ныне в моду плутонии… Конечно, ее истинная сущность сокрыта от постороннего, и во все времена приходилось скрывать ее сущность, то привязывая впереди никому ненужных скакунов, а вот теперь — облицевали под автомобиль.

— А гул двигателя?

— Простая имитация.

К моей вящей радости, ротмистр Рагволд-Борис исчез так же быстро, как и появился. Довез Василису до дома, но от приглашения на чай отказался, сославшись на срочную дорогу. Своих телефонов не давал, ее не спрашивал, исчез в тумане. Где-то с месяц я шпионил за домом Василисы, ожидая, что зашуршат колеса, притормозит автомобиль, и на землю ступят ноги в армейских ботинках. Но шли недели, а никто так и не появился.

И я даже стал о нем потихоньку забывать.

А зря…

* * *

— Призрак, — прошелестели вверху деревья, — я козырнул в ответ.

— Призрак, — пропела падающая звезда. Эта звезда падала в мою честь, но загадывать желание я не стал. В ту ночь я был и так счастлив.

— Призрак — шептала трава где-то там внизу.

Где-то там, где-то там…

На плоской крыше лаборатории я танцевал вальс, пел песни, дразнил летучих мышей. Ночь была колдовская, сказочная Я приглашал на танец ветер, прошлогодний листопад.

— Призрак! — вскрикнул кто-то.

Призрак — ну а кто еще. Кому в голову взбредет танцевать посреди ночи на крышах спящих домов? И пусть меня сегодня видят — что с того?…

— Призрак — где ты!

Похоже, звали меня — я посмотрел за край крыши.

Внизу стояла Василиса.

Я разбежался и перепрыгнул на другую крышу, скатился по водосточной трубе, спрыгнул на землю с высоты где-то метров пяти. И, конечно же не рассчитал высоту, вошел в землю по колено. Пришлось сделать шаг, чтоб стать на поверхность земли.

Я подошел к ней со спины, стараясь не спугнуть листопад.

— Звала меня?

Василиса вздрогнула и обернулась — я все же испугал ее.

— Звала меня? — повторил я.

Вверху зашумел ветер, от него зашумели деревья, загремели водосточные трубы.

Я посмотрел вверх, увидел как качаются верхушки деревьев, столбы, крыши деревьев, небо вместе с луной и звездами.

Но нет — небо и крыши не могут качаться. Значит в этом причина другая. Ах да, вот оно что — качаюсь я сам…

— Ты пьян! — заметила Василиса.

— А то! — согласился я с гордостью.

— Разве призрак может быть пьяным? Что ты пил?

Что может пить призрак? Лунный свет, время, осколки воспоминаний о том, как я был пьян, когда был жив. Но я не стал это ей объяснять — чтоб понять это надо самому быть призраком. Я развел руки, пожал плечами и улыбнулся. Кажется, улыбка у меня получилась довольно глупой.

— И что же ты отмечаешь? Или пьянеешь без причины.

— Ну что ты, — ответил я, — повод есть, причем значительный. Сегодня — юбилей с моей смерти. Правда жутко некруглый, но…

— И ты отмечаешь день смерти?

— А почему нет? Это ведь не всем дано.

— А когда будешь трезв?

Я улыбнулся еще шире. Настолько широко, что заболели мои призрачные скулы.

Василиса резко развернулась и пошла прочь.

— Постой, ты куда?… Ты же говорила, что вроде бы ко мне какое-то дело…

— Зайдешь ко мне, когда не будешь пьян. — в ее голосе звучало отчаянье. Я подумал, что еще немного и она заплачет.

— Стой! Посмотри сюда!

Над лесом висела луна. Ее свет был в ту ночь особенно ярким — я же говорил, ночь была чудесная и колдовская.

Угол здания и колонна подрезали лунный свет так, что оставалась узкая полоса, лунная дорожка в полпяди шириной. Я встал на цыпочки и прошел по ней полдюжины метров, так и не ступив на неосвещенную лунным светом землю.

— Ты трезв? — удивилась она.

— А то… — ответил я, — аки стеклышко.

— А что с хмелем?

— Его унес ветер — глядишь, еще кому-то пригодиться… Так что там у тебя? Выкладывай!

— Франц, у меня беда…

* * *

— Так значит они лежали здесь…

— Ну да, — ответила она.

— А теперь их нету…

— Чуткое замечание.

Мне оставалось только кивнуть. Пока в моей силе не было ничего, кроме простой констатации фактов.

— И много было? В смысле пачка большая?

— Неа, маленькая… С папиросную пачку. А сумма там была больша-а-а-я…

Она все же заревела. Я бы хотел ее обнять, прижать к себе, успокоить. Но и это было не в возможностях призрака. Я смог только сказать:

— Не реви… Не разводи сырость. Давай лучше подумаем…

Она подтянула сопли и кивнула:

— Давай…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее