Наследство убитого мужа

Мужики одобрительно загудели. Качество ухи нареканий не вызывало – как и качество водки, по стопке которой каждый проглотил перед «делом». Полицейские облачались в штормовки, натягивали бутсы. Вытаскивали ружья из чехлов – большинство из них были духовыми или травматическими. На пару мгновений в руке Эльвиры возник компактный черный пистолет – она извлекла обойму, передернула затвор и посмотрела в ствол. Я плохо разбиралась в оружии, но возникло странное чувство, что этот пистолет – боевой. Зачем ей в заповеднике боевой пистолет? На кого моя соседка собралась охотиться? Но мысли уже не клеились. Я беспомощно приподнялась – и уперлась носом в стоптанные бутсы.

– А с этой что делать, Эльвира Алексеевна? Привяжем куда-нибудь?

– С собой возьмем, – сказала Эльвира, – Пусть полюбуется, может, сговорчивее будет. Демидыч, Лелик, отвечаете за эту красотку. И смотрите, чтобы она опять на волю не выскочила.

Как я мечтала об этой воле! Вся гора неразрешимых проблем, еще вчера давившая к земле, сегодня казалась ничтожной, чепуховой. Недаром все познается в сравнении.

Мне придали вертикаль, не утруждаясь галантным обхождением, поволокли по дорожке за компанией. Мечта о воле вылилась в еще одну безуспешную попытку что-то изменить. Я вырвалась, оттолкнула типа с мясистым носом и припустила куда-то вбок саженными прыжками! Толпа взревела. Кто-то кричал: «Эй ты, сука!», кто-то – «Давай, крошка, поднажми!» Я пропрыгала несколько метров и с ужасом осознала, что бегу к реке. Плевать, я бы плюхнулась в воду, и будь что будет. Но споткнулась о вросший в землю огрызок и повалилась ничком, едва не разбив себе скулу. За мной спустились сразу двое и посоветовали больше так не делать. Один пошутил про телепатию: способность чувствовать оплеуху на расстоянии. Второй засомневался – телепатия, конечно, здорово, но эта «прыгающая стрекоза» начинает утомлять. Не успела я почувствовать под ногами твердую землю, как голову сотрясла затрещина, после которой все стало фиолетово (и в буквальном смысле тоже). Меня волокли через туман, голова не варила. Мы двигались, похоже, на юг, по течению реки, названия которой я не знала. Петлявшая тропа уводила от берега, потом опять выбегала к бурным водам, затем снова терялась в лесу. Река отступила метров на сто, гудела в каменистом русле под высокими обрывами. С двух сторон неприступными утесами высились скалы – бурые, ступенчатые, с вкраплениями пород и минералов. Была площадка, по которой завывал прохладный ветер, доходчиво намекающий, что рассчитывать на жаркое лето пока не стоит. На нее выходила грунтовая дорога. На участке приютилась приземистая ветхая избушка, крытый навес, под которым возвышалась поленница с дровами. Тут же имелся длинный стол с лавками (еще одно местечко для застолий на лоне природы), полуразобранная русская печь. Один из конвоиров побежал к своим сообщникам, другой – сравнительно молодой сухощавый субъект – оттащил меня в сторону и усадил на землю, вывернув руку. Начиналась дичь, поначалу принятая за галлюцинацию. Дюжина мужиков и три женщины брели к дороге, волоча на себе не самое страшное из существующих в мире вооружений. Загудел мотор, из-за скалы вывернула грузовая будка со стальным коробчатым кузовом. Регистрационный знак был выкрашен в синий цвет, означающий принадлежность транспортного средства Министерству внутренних дел. В верхней части кузова имелось зарешеченное оконце. «Машина следственного изолятора», – почему-то подумалось мне. Происходило что-то невразумительное. Из толпы какой-то остряк проорал о необходимости дополнительных следственных действий, и все мужики захохотали. «Пора работать, господа, а мы еще не обедали!» – добавил остряк, вызвав новую порцию веселья. Из кузова вываливались арестанты – мужчины в штатской, но какой-то затрапезной одежде, многие с синяками, с багровыми лицами. Двое в форме (видимо, прибывшие на машине) хватали их за руки, сбрасывали вниз, покрикивали, чтобы не задерживались. Я плохо различала на расстоянии их лица. Половина вроде бы русские, остальные азиаты. Молодые, средних лет, двое или трое пожилые – все мужчины. Кто-то кашлял, кто-то прихрамывал. Их грубо хватали, швыряли в кучу. Возмущенно гомонил рослый чубатый узбек в рваной ветровке – и догомонился до того, что получил в ухо и замолчал. Люди затравленно озирались. Они не понимали, что происходит, почему их всех собрали и привезли сюда. Орали конвоиры, участники «пикника» воинственно потрясали ружьями. Сообразив, чего от них хотят, арестанты – а их было человек двенадцать – потащились к центру площадки.