Наследство в глухой провинции

Его слова прозвучали не осуждающе, а с некоторой ноткой сожаления: мол, к таким бы порывам, да ещё умную голову. Может, он так и не думал, но от привычки домысливать за других я, наверное, никогда не избавлюсь.

Фёдор Михайлович взял меня за плечи, притянул к себе и поцеловал. В губы. Моя душа с разбегу рванулась к нему, но он уже отпустил меня, чтобы завести машину. И сказал, глядя перед собой:

– Прощения не прошу, вынужден торопиться… – Он ещё некоторое время помолчал, ожидая, видимо, с моей стороны бурного негодования, но не дождался и опять заговорил подчёркнуто деловым тоном: – Пора ехать. Бойковские ребята небось уже заждались.

Я едва сдержала разочарованный вздох. Как пишут в романах, мне хотелось, чтобы этот поцелуй длился бесконечно… Но тот, с кем я хотела бы его разделить, опять нацепил на себя ледяную невозмутимость. Как броню. Не знаю, как такая защита у них называется.

– Зачем вы это сделали?

– Поцеловал? А вы против?

Я не ожидала, что он в лоб, без обиняков спросит, и смешалась. В который раз я убеждаюсь в том, что люди внешне бесстрастные могут полыхать такими эмоциями. Куда там нам, внешне раскованным. С трудом я взяла себя в руки.

– Не против. Но хотелось бы понять, что это было? Порыв благодарности, снисхождения или горячей симпатии?

– Нормально! – Он скосил на меня глаз. – А у вас это защита или нападение?

– Нападение!

– Не задирайтесь, Лариса Сергеевна. Лучше предложите мне перейти на ты.

– Разве вы пьёте за рулем?

– Не понял, какая тут связь?

– Я думала, мы тут же выпьём на брудершафт.

– Всё ясно, вам понравилось целоваться.

– А вам нет?

– Сдаюсь! – Он поднял вверх обе руки на полной скорости, ничуть не заботясь о руле, и я поневоле вздрогнула, подумав, что мужчины независимо от профессии и возраста часто ведут себя как дети. К тому же коварный майор, оказывается, при этом наблюдал за моей реакцией. Ждал испуга, истерики? Тоже, нашёл подопытного кролика!

– Не надейтесь, истерики не будет!

А он в ответ на мою реплику довольно рассмеялся.

Мы остановились возле тёткиного, вернее, теперь уже моего, а если ещё вернее, далматовского дома. Я с опозданием вспомнила о Федьке. Целыми днями разъезжаю на чужих машинах, совсем забыв о своём мальчике! Оставила его под навесом: ни тебе гаража, ни хорошего забора, заходи и заводи, кто хочет! Я подошла и погладила его капот: извини, дорогой!

Михайловский вылез из машины с намерением последовать за мной в дом. Он согласно кивнул моему вопросительному взгляду: да, он хочет войти. А вслух сказал:

– Что же вы меня и чаем не напоите?

– Заходите, – сказала я и не стала больше притворяться, изображать недовольство. На самом деле мало радости быть одной в доме, который твой всего лишь юридически, в чужом городе, да ещё зная о том, что твоя скромная персона вызвала нешуточный интерес двух группировок. С одной стороны, каких-то театральных казаков, а с другой – бандитствующих военных. Всё же что им от меня надо?

Я прошла на кухню, чтобы поставить чайник, и опять, как утром, глянула в окно. Никаких машин поблизости не было видно. И на том спасибо. Искренне надеюсь, что мания преследования обойдёт меня стороной.

Вернувшись в гостиную, я обнаружила, что майор не сидит в кресле, а стоит возле серванта и перебирает какие-то бумаги.

Он не смутился, не прервал свое занятие при виде меня, а лишь буднично заметил:

– Надеюсь, ты не возражаешь, если я здесь кое-что посмотрю… Мне всё ещё непонятен интерес к дому твоей тётки сразу с двух сторон, заподозрить которые в симпатиях друг к другу невозможно. При том, что обе эти стороны ничего не делают бескорыстно, как бы ты ни обижалась…

– Ты поэтому высказал желание меня подвезти?

Я была оскорблена в своих лучших чувствах: во-первых, не люблю, когда меня используют, а во-вторых, я прежде всего женщина, а не просто объект, к которому проявляют интерес какие-то там Далматовы и Бойко.

Михайловский было смутился, но быстро овладел собой и промямлил не очень убедительно:

– Ты не права.

Я, конечно, не Элизабет Тейлор, но до сего дня частенько нравилась мужчинам.

– Поройся, может, найдёшь какую-нибудь старую карту или таинственную записку – ключ к закопанному кладу…

– Почему обязательно кладу? – мягко сказал он, не обращая внимания на мой сварливый тон. – Это может быть какой-нибудь компромат, который одна сторона пытается во что бы то ни стало найти, а другая – ни за что не хочет этого допустить.

– Тогда что – наркотики, оружие?

– Боеголовки к ракетам! – снисходительно добавил он.

– Напрасно ты смеешься! – вспылила я. – Ты же сам сказал, что бандиты интересуются вовсе не моей скромной персоной. Значит, тем, что в доме может быть спрятано.

– У меня есть к тебе предложение, – медленно проговорил он, словно сама жизнь заставляла его делать выбор. – Давай поищем это нечто вместе.

– Я не возражаю.

В моём ответе было больше эмоций, чем мне бы хотелось. Мне казалось, что майору я небезразлична. Как сказал бы мой папа, кто о чём, а вшивый о бане. Что поделаешь, меньше всего я хотела бы услышать, что Михайловский испытывает интерес ко мне лишь по долгу службы.