Настало времечко…

– А кто берет, за того она не хочет, – добавила Манефа.

– Да кто берет? – Зинаида дернула плечом. – Этот, что ли? Будто не знаешь.

Телятников не понял – о ком они. Удивленно уставился на Дульсинею.

– Ты что, правда замуж хочешь? – Он осторожно отнял у нее чашку.

Девчушка, шмыгнув носом, кивнула.

– Так выходи за меня! – великодушно предложил Телятников. – Пойдешь?

– Пойду, – сказала Дульсинея.

Зинаида захлопала в ладоши:

– Ой, правда, Володя, женись на ней! Женись!

Манефа сказала: «Пф!» – и сочувствующе глянула на Телятникова: вот идиотки!

Но Зинаиду уже взорвала эта идея. Она сбегала куда-то, вернулась с открытой бутылкой шампанского, приплясывая («Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба!»), обежала стол, налила всем:

– Горь-ко!

И покатилась «свадьба».

Телятников добродушно улыбался. Ему было легко, забавно. С «невестой» он целовался так, будто ему в фантики это выпало. «Невеста», однако, была серьезна. Телятников даже когда поворачивался от нее к столу, к общему веселью, знал, щекой чувствовал: Дульсинея смотрит на него, глаз не отводит. «Ой-ой!» – думал Телятников. Но не дальше.

Где-то, в «красном уголке» наверное, звучала музыка. Там все еще танцевали.

Разгоряченная шампанским Зинаида то и дело убегала туда – поплясать. Один раз исчезла надолго.

– Вот бешеная-то! – сказала Манефа и вышла.

И тоже не вернулась.

И музыка скоро умолкла.

И вообще, шел уже седьмой час утра.

Телятников поднялся – где же девчонки-то? – дернул дверь. Дверь не поддалась.

– Они не придут, – напряженным голосом сказала за спиной Дульсинея.

«Конечно, не придут! – запоздало разгадал их маневр Телятников. – Ай да девахи! Это у них, значит, свадьбой называется? Гениально! Простенько и со вкусом. Сегодня одной сыграют, завтра – другой. Хорошо устроились!.. А ты не ждал? Не плыл по течению? Совсем-совсем? Ой, врешь!.. Вот и приплыл. И не барахтайся. Смешно барахтаться. Да и зачем?..»

Он вернулся к столу, взял Дульсинею за плечи, грубовато спросил:

– Ну, что будем делать, невеста?

Дульсинея закинула лицо, воспаленно заговорила:

– Я знала, знала, что так будет! Еще когда ты меня нес – знала! Чувствовала!.. И пусть! И пусть, пусть!.. Если бы они не догадались – я бы сама!..

У них ничего не получилось. Сначала Телятникову мешали ее готовность ко всему, торопливость, которые принял он за доступность, за порочность. Да она сама ему это подсказала – своим признаньем: «знала». А потом оказалось – оба они совершенно неопытны (он и не подозревал, что здесь опыт какой-то нужен). Телятникова вдруг оглушил стук собственного сердца: «Да как же она?! Почему?!» – и больше он уже ничего в себе не слышал, кроме этих бешеных ударов. Девчонка, не понимая, что с ним происходит, ловила в темноте его прыгающие руки, целовала: «Милый! Милый!.. Ну что ты? Что?»

Обескураженный своим конфузом, Телятников резко сел на кровати. Нашарил брошенную рубашку. Надел. Ударяясь о стулья, пошел искать выключатель. Дульсинея, почему-то шепотом, подсказывала ему направление.

Когда он включил свет, она уже сидела на кровати, закутавшись в одеяло, такая несчастная, убитая – Телятников аж зажмурился.

Он подошел, опустился рядом. Плечом почувствовал, как ее колотит.

– Я не понравилась тебе! Я уродка! Уродка! – у нее прямо зубы стучали. – Ты никогда на мне не женишься!

Телятников бережно обнял ее, стал гладить волосы, успокаивая. Жалко было девчонку, словно это она виновата в случившемся, то есть – фу ты, господи! – в неслучившемся. Да она, видно, так и считала – сама виновата.

Он все гладил, гладил ее волосы – машинально.

Она затихла постепенно, перестала трястись.

– Уйдешь теперь? – не то спросила, не то заключила обреченно.

Телятников молчал.

Она длинно вздохнула:

– Дверь не закрыта. Надо кверху надавить и дернуть посильнее. Она у нас с капризом. Только… не уходи сразу.

Он не ушел сразу. Хотя понимал – надо уходить.

– Тебя так и зовут – Дульсинея? – спросил.

– Нет.

– А как?

– Смеяться будешь. Очень допотопное имя.

– Ну уж… Матрена, что ли?

– Хуже.

Телятников улыбнулся:

– Куда хуже-то?

– Дуня, – неохотно призналась она. – Евдокия.

– Действительно, – согласился он. – Поторопились родители: Дуни у нас пока не реабилитированы.

– Вот видишь… Можно, вообще-то, Ева. Некоторые зовут.

Телятников тряхнул головой: ну конечно, Ева – кто же она еще? Сразу надо было понять. А он, выходит, Адам. Фрайер несчастный! Зинаида – змей-искуситель. Подобралась компашка.

– Ладно, Евдокия, спи. Не вставай – свет я тебе погашу.

– Володя, – едва слышно окликнула она его, когда он был уже у дверей. – Неужели все?

Он вернулся, поцеловал ее:

– Перебор, Дунечка! Не надо, честное слово. Спи давай.

– Все равно я назад не вернусь, – непонятно и, ему показалось, торжественно произнесла Дульсинея. Стихи, что ли, какие-то процитировала?

Проснулся Телятников в полдень. Его разбудили. Распахнулась дверь, голос комендантши, чему-то злорадствуя, сказал: «Здесь он!»

Телятников открыл глаза. Вместо комендантши перед ним стоял незнакомый прапорщик: прямой, крепенький, светловолосый и светлоглазый.

– Владимир Телятников? – милиционерским голосом осведомился незнакомец.