Читаем Настало времечко… полностью

Была в стихах неправда, Или, мягче сказать, поэтическая вольность. Дело в том, что «Инкитом» сам Володя не увлекался, даже вполне презирал это заведение, после того как его однажды угостили там шашлыками из протухшей свинины, зажаренной на сковородке и лукаво нанизанной на шампуры. Начачиться до изумленья «не совсем пропавшими» напитками нам тоже не удалось. Но аппетит они подогрели – и оттого, наверное, морские дракончики, поджаренные на костерке, дымком пропахшие, показались нам ничуть не хуже ресторанной кефали. Более того: по общему приговору, они напрочь зашибли ее своим несравненным вкусом.

…А кефаль поймал Акакий Аграбиа – мрачный красавец, отец двух юных витязей, стройных, нежных и загадочно-молчаливых. Поймал руками. Акакий совершал перед завтраком ежеутреннюю оздоровительную прогулку вдоль берега озера. Кефаль выплыла из пучины на мелководье и остановилась в метре от уреза воды, сдержанно пошевеливая хвостом. То ли на солнышке грелась, то ли залюбовалась редким экземпляром гомо сапиенс.

– Цып-цып-цып! – сказал Акакий, присев на корточки. – Иди сюда, дарагой. Не бойся – ничего не будет.

И когда доверчивая рыбина подплыла к подошвам его башмаков, хищно схватил ее под жабры.

Так, на прямой руке, не забрызгав белых штанов, гордый Акакий и пронес эту полуметровую дурочку на кухню – мимо изумленно подавившихся манной кашей сотрапезников.

Даже невозмутимые обычно сыновья его привстали из-за столика и сделали движение навстречу отцу.

Но Акакий, не укорачивая шага, строго бросил им:

– Это будет на ужин.

Вышколенные мальчики враз кивнули, потушили глаза и с достоинством вернулись к своему завтраку.

Укрощение строптивого

Вот и достукался Иванов, допрыгал, довозникал! Наконец-то ему прямо сказали, без обиняков: «Эх, Иванов, Иванов! Не умеешь ты еще жить в условиях демократии. Ох, не умеешь!»

То есть сначала это как бы нам всем сказали.

Собрание у нас было. И пришла Муза Спиридоновна, заботница наша постоянная. Она лет пятнадцать уже каждое наше ответственное мероприятие посещает: подправить где что, подровнять – в смысле протокольной части и порядка ведения. И на этот раз – тоже. Только повестку объявили, Муза Спиридоновна говорит:

– Стоп, товарищи! Повестка у вас недостаточно современно сформулирована – не отражено в ней, что данное ваше собрание проходит в условиях перестройки. Надо отразить.

Иванов твердо говорит:

– А я считаю, не надо! О чем наметили, о том и будем. Что это за дешевая подтасовка? Кстати, о перестройке у нас отдельное собрание запланировано.

Муза Спиридоновна настаивает: отдельное – отдельным, но и это необходимо… привязать.

Минут десять спорили: надо – не надо. Наконец председательствующий, он же докладчик, всех примирил.

– Только время теряем! – сказал. – Вечно ты, Иванов, воду мутишь. Облысел уж на этом деле, прости меня, а все такой… Ну что, убудет от нас, что ли? Давайте вставим – «в условиях». И я, по ходу доклада, местах в двух-трех вверну о ней. Я уже, пока вы тут руками махали, эти места наметил. Аккуратно все ляжет. И запланированному собранию не помешает, только предварит его, усилит. Верно, Муза Спиридоновна?

Ну, провели собрание – с прениями, вопросами и репликами: все честь по чести.

Последней, как всегда, взяла слово Муза Спиридоновна – для подведения итогов. Оценила нас положительно, но сдержанно – в духе времени. В частности, сказала, что собрание наше могло бы пройти резче, самокритичнее. Вот, например, о перестройке мы говорили мало. Вернее, о неперестройке. О неперестройке сознания у отдельных товарищей. Начинать ведь надо, как известно, с себя. И такие товарищи, еще не начавшие, у нас наверняка имеются. Но мы их щадим. «А почему?» – спросила она. И ответила этими самыми словами: «А потому, что не умеем еще жить в условиях демократии. Увы, не умеем».

Мягко так упрекнула нас, по-дружески.

Иванов – неугомонная душа – опять взвился:

– А когда бы это мы научились-то?! В условиях демократии жить? В какой период?

Тут Муза Спиридоновна его и припечатала.

– Вот! – сказала, уставя в Иванова палец. – Вот вам типичный случай неперестроившегося сознания! Вместо того, чтобы внимательно выслушать, обдумать и сделать соответствующие выводы, – товарищ сразу же возражать!

Иванов как привскочил, так и остался стоять – полуразогнутый и с распахнутым ртом: он, значит, неперестроившийся-то?!

А мы все прямо облегченно вздохнули. Фу ты, господи! Действительно, вот же он, конкретный пример! – для будущего, запланированного, собрания. Вот кому с себя-то начинать надо!.. А мы-то, чудаки такие, ищем – головы сломали…

Сизая кукушка на железном заборе

Умер дядя Гриша.

Сам я в это время лежал в больнице, поехать на похороны не смог, младший брат ездил, он и рассказал мне подробности.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги