Настало времечко…

Берег (и сберег) я трубку не за редкие ее достоинства, не за особенную красоту или древность, а потому что связана была с ней одна история, пустячная, пожалуй, даже анекдотичная, но круто переменившая жизнь ее владельца, уберегшая его от судьбы то ли героической и жертвенной, то ли злодейской.

Не стану, однако, забегать вперед да философствовать на голом месте. Лучше расскажу по порядку.

В свое время подарил мне эту трубку мой добрый теперь знакомый (а тогда была наша первая с ним встреча) – агроном Виталий Иванович Семипудный. Сидели мы у него дома, я, испросив разрешения, задымил; хозяин – по той самой схеме: «О, да вы трубочку курите! Сейчас я вам кое-что покажу», – порылся в комоде и достал ее.

Трубка оказалась старинная, то ли голландская, то ли немецкая: маленькая висюлька-носогрейка, с позеленевшим кольцом и дырчатой металлической крышечкой. Бюргерская, словом, такая.

– Знаменитая трубочка, – сказал Виталий Иванович. – Для нашей, конечно, фамилии. Вот если бы не она, неизвестно, как и моя бы жизнь сложилась. Вполне возможно, закончил бы я вместо сельхозинститута какой-нибудь там МГИМО, сидел бы сейчас не дома, не на родной земле, а где-нибудь в Колумбии, и не с вами чаи распивал, а… с Габриэлем Маркесом, к примеру… А может, и… не приведи господи что!

Принадлежала трубка покойному отцу Виталия Ивановича – Ивану Пантелеймоновичу Семипудному, тому досталась в наследство от деда, дед же привез ее будто бы еще с первой империалистической, в качестве трофея.

Но не в предыстории дело. Виталий Иванович подробной биографией трубки никогда и не интересовался. Но случай, связанный с ней, помнил – со слов отца. Наш рассказ, стало быть, пойдет уже как бы из третьих уст – и читателю придется смириться с неизбежными потерями: скажем, с отсутствием документально точного места действия и конкретных исторических дат. Впрочем, это и не столь важно.

Значит, так. Отец Виталия Ивановича был одним из первых стахановцев на селе. Однажды в страду он убрал хлеб с трех тысяч гектаров. Прицепным комбайном! Это была фантастическая производительность. Нынче вон у нас, на теперешней могучей технике, редко когда больше тысячи гектаров убирают – да и то лишь передовые комбайнеры.

Ивану Пантелеймоновичу дали орден Ленина, избрали депутатом Верховного Совета СССР (вместе со знаменитой Пашей Ангелиной они там, между прочим, оказались – в первом созыве) и назначили его заместителем председателя облисполкома. Одним из заместителей. Вот так вот! Скаканул мужик из простых комбайнеров сразу в громадные начальники. Теперь подобное и представить невозможно, хотя, может, кой-кого и не мешало бы пересадить – нет, не с комбайна за руководящий стол, а наоборот. Ну а тогда были годы отважного выдвиженчества – и не такое еще случалось. Короче, вручили ему бразды: рули, Иван Пантелеймонович, на новом поприще!

Квартиру в городе дали, в новом, только что отстроенном доме, проект которого в тридцать шестом году на Парижской архитектурной выставке высшую награду получил – Гран-при. Там квартирки – закачаешься! И сейчас еще, как посмотришь, зубы от зависти сводит и в свою панельную малогабаритку улучшенной планировки заходить потом не хочется. По тем же временам – вообще покои! Даже, вообразите себе, предусмотрена была комната для прислуги, сразу за кухней. В кухню, то есть, хозяин мог вовсе не заходить, а только покрикивать: «Маруся! Живо несите щи!»

Жена, Пелагея Карповна, не хотела в город ехать, неделю ревмя ревела: куда же я – без коровы, без поросят, курей?! Но что будешь делать? – не отпускать же мужика одного. Семипудные переехали. Все побросали: огород неубранный, скотину. Свинку, правда, одну взяли. А только и ее вскорости пришлось ликвидировать как класс, не дожидаясь холодов. Именно что – как класс. Держать-то было где, имелись вокруг дома сараюшки-городушки. Но, во-первых, помотайся-ка в сараюшку к ней с шестого этажа с ведром помоев. Во-вторых, кому пришлось мотаться? – не прежней Поле, а жене зампредисполкома (домработницей Семипудные не сразу обзавелись, а кто они такие – все в доме знали еще до их приезда). Ну а в-третьих, не было смысла держать свинку. Какой же смысл, если и свинину, и баранину, и обскую стерлядку, свеженькую, Ивану Пантелеймоновичу приносили прямо на дом? Смысла, значит, не было, а был от свинки один кулацкий душок. И ее ликвидировали.