Настасья Алексеевна. Книга 4

ни вера в чьё-то божество

не успокоит мир наш славный,

не даст нам счастья торжество.

Лишь только вера в человека,

лишь только вера в день-деньской,

когда нет наций, нет расцветок,

нам принесёт любовь с собой.

Я скиф, я тавр, я киммериец,

я славянин и в чём-то грек.

Моя,

прошу вас присмотритесь,

национальность – Человек!

БОРЬБА ПОД СОЛНЦЕМ

1.

Теперь, когда у Настеньки должен был родиться ребёнок, она не знала ещё сын или дочь, но твёрдо решила, что он будет, её мысли возвращались вновь и вновь к роду Бузни, в продолжение которого вносила свою лепту новая семья Инзубовых. Каким он будет – их ребёнок? Кем он станет в сегодняшней быстро меняющейся жизни?

Вспомнилось детство. Счастливая пора. В первом классе они все мечтали поскорее перейти во второй класс и стать пионерами, носить красные галстуки. А для этого надо было хорошо учиться и не баловаться в школе. И она училась. А потом с замиранием сердца чувствовала руки старшей пионервожатой, которая нежно повязала на шею галстук. И стихи. Они не забываются до сих пор:

Как повяжешь галстук,

Береги его.

Он ведь с красным знаменем

Цвета одного.

Красное знамя – символ победы. Знамя пионерской дружины тоже было красным. Где сейчас это знамя? Где пионерские дружины? Где пионерские горны, зовущие ребят к хорошим делам в общем строю? Где красные галстуки? Чем будет занят её мальчик или девочка, когда пойдёт в школу? Какая идея будет объединять малышей? Что будет звать их в будущее? Есть? Пить? Зашибать деньгу любыми способами? В чём они будут видеть смысл жизни?

История. Всё в ней последовательно. Всё закономерно. Питекантропы и другие человекообразные думали только о еде и первые орудия труда у них были тоже для добывания еды. Проходили века, тысячелетия, человек развивался, стал умнеть. Теперь ему было мало – только есть и пить. Хотелось развлечений. И доразвлекались. У власти стали не те, кто с сильными мышцами и могли защитить своё племя, а у кого работал лучше ум, чтобы взять власть на себя. Появились вожди, монархи, шахи, цари и короли, потом уже президенты. И всё сопровождалось войнами, в которых бедный простой люд использовался в качестве солдат для защиты интересов тех же шахов, королей, царей, президентов. А это надо ему – народу? Но кто его спрашивает? Теоретически рабства уже нет на земле. А практически? Вон, даже несчастный директор рудника чувствует себя маленьким, но царьком, и как-то обмолвился и, может, не один раз, что шахтёры все его рабы, что хочет, то с ними и сделает. При советской власти он такого сказать не мог. Там был профсоюз и партийная организация, без ведома и согласия которых он даже уволить никого не мог. А уж приказать шахтёрам собирать в нерабочее время валяющиеся на берегу фиорда нанесенные волной брёвна, чтобы продать их потом норвежцам за наличный расчёт и деньги положить себе в карман, такое и в голову не могло прийти, а в нынешнее время пришло. Правда, за такую работу шахтёрам выписывались «упряжки», то есть рабочая смена, как будто бы они трудились в шахте, или выдавалась бесплатно бутылка водки, которая могла легко списываться по акту на бой. А шахтёр «облагодетельствованный» таким образом, раболепно называл директора родным отцом.

Когда портовый рабочий нелегально продал норвежскому мотоциклисту канистру бензина, узнавший об этом директор гневно распекал его на шахтёрском общем собрании и грозился отправить нарушителя на материк, а сам, между тем, продавал бензин тоннами направо и налево владельцам норвежских рыболовецких судов, заходивших в Баренцбург специально, чтобы заправиться дешёвым российским топливом. Настенька аккуратно получала с них норвежскую валюту, выписывала квитанции за каждую такую заправку и сдавала всё в бухгалтерию, не подозревая о том, что ни квитанции, ни деньги не попадали в управление треста.

И вообще. Что такое жизнь? Зачем она? Никто не знает. Но мы живём. Только все по-разному. Однако все живут, чтобы жизнь продолжалась. Настеньке вспомнились строки стихов Евгения Николаевича, её Женьчика:

Я для того родился на земле,

что б каждый слабый ставил ногу твёрже

с моею помощью, коль повстречался мне.

И ведь он так и живёт, никому не отказывая в помощи. Даже почтовые посылки с вертолёта и на вертолёт сам грузит, если рядом не оказываются рабочие. Да и в Лонгиербюене помогает норвежскому почтовику Хальге укладывать в машину посылки русских, ничего за это не прося.