Настасья Алексеевна. Книга 4

А сама Настя разве не такая же? Выйдя замуж, она видит своё назначение в жизни для мужа и их будущего ребёнка. Она переводит слова Евгения Николаевича иностранцам, переводит то, что он пишет уже не столько за зарплату, а потому что это нужно ему, потому что ему это помогает решать важные вопросы. Она живёт для него. Это в первую очередь. А и для других тоже. Переводит же она, когда попросят шахтёры или их жёны, инструкции к магнитофонам и другой технике, которую они выписывают из-за границы, и никогда не берёт за это деньги, считая плату за помощь, которая ей ничего не стоит, унизительной. Правда, просители обычно не остаются в долгу и дарят Настеньке то плитку шоколада, то бутылку сладкого вина. Отказываться от подарка неудобно, и она берёт с благодарностью, что бы дарителей же потом и угостить при случае.

Словом, они были очень похожи друг на друга – Евгений Николаевич и Настенька. И они скромно улыбались, слыша, как приехавший с визитом генеральный директор треста «Арктикуголь» Павел Филиппович высказался однажды:

– Мне тут все говорят, что вы оба бессребреники. Это удивительно, но хорошо.

Он, к сожалению, не мог сказать так о себе и директоре рудника. Евгений Николаевич, как уполномоченный треста, обязан был заниматься и финансовыми операциями. Они были простыми: деньги, которые иностранные фирмы перечисляли за некоторые услуги треста, такие как продажа добываемого угля, собранного с берегов леса и других товаров, Евгений Николаевич должен был из норвежского банка переводить на два московских счёта треста в определённой пропорции и регулярно отчитываться за переводы, посылая факсы в трест неким шифром, указывая только переведенные суммы без упоминания номеров счетов.

Евгений Николаевич догадывался, что один из счетов принадлежит лично генеральному директору, но догадка это не есть факт. То, что деньги уплывали из государственных рук в частные, становилось обычным делом. А как этому воспрепятствовать, если всё кругом становилось на частные рельсы, большинство руководителей зависели друг от друга не только положением, но и экономически? Так и директора рудников на Шпицбергене чувствовали себя фактическими владельцами шахт. Товары, имевшиеся на складах, директора, узнав о девальвации рубля, скоренько списали, как уже проданные по старым ценам, и начали продавать шахтёрам по возросшим новым, направляя весь доход в директорский карман.

Это хорошо понимали в управлении треста, но что же делать, если перед глазами акты на списание, заверенные печатью? Генеральному тоже не трудно было всё понять и потому, прилетая на Шпицберген, он с удовольствием получал от директоров на командировочные расходы валюту, которую свободно тратил на покупку себе и своей семье зарубежных вещичек в норвежских городах, через которые проходили авиарейсы.

Настеньке очень не хотелось, да она просто не могла себе представить, чтобы их ребёнок вырос таким мздоимцем. Ей думалось, что изменения в стране, в которой теперь властвуют деньги, временны, и скоро вновь придёт советская власть в улучшенном виде, ещё крепче, чем была, ещё надёжнее для народа, а их ребёнок будет счастливым в этой обновлённой стране, став учёным, писателем или таким же переводчиком, как она.

И вдруг в голову пришла мысль: «А почему она не предполагает, что ребёнок вырастет и станет шахтёром? Разве она презирает шахтёрский труд?» Нет, конечно. Шахтёры как раз очень хороший по природе народ. С ними всегда легко. Им можно доверять. Они не обманывают, не хитрят. А чего им хитрить? Работа у них трудная и опасная. Года не проходит, как кто-то из них погибает в шахте. Никто никого не подсиживает. На их место никто не зарится. Но шахтёрами становятся обычно те, кто не поступил в институт или техникум, кто не приобрёл себе другую специальность. Правда, важно и то, что они хорошо зарабатывают – гораздо больше, чем получает Настенька. И многие едут за Полярный круг специально, чтобы заработать себе на машину или квартиру, а то и дом. Так это и нормально. Они честно получают деньги за свой нелёгкий труд.

Понятное дело, что те из них, кто приходят заниматься английским языком к ней на курсы, с трудом постигают иностранный язык, и обучать их очень и очень нелегко. Только Настенька не показывает виду, что ученики у неё слабые, что с детьми заниматься легче. Она упрямо требует от них заучивать наизусть разговорные фразы: «Привет!», «Как вас зовут?», «Как дела?» и другие, так необходимые им в разговоре с часто приезжающими в посёлок норвежцами. И с каждым слушателем она говорит так, словно влюблена именно в него и хочет, чтобы он понял, что она сказала. Даже, когда на занятия приходит Евгений Николаевич, она не делает различия между ним и шахтёрами так, будто это не её муж, называя его мистером Инзубовым, а чаще «мистер Женя», поскольку и других учащихся кличет по именам.