Настасья Алексеевна. Книга 4

На сцене они сидели вдвоём с Леонидом Александровичем, который казался и ниже ростом и как-то вообще помельче. Директор рудника, который всегда чувствовал себя на высоте и смело смотрел на всех, в данный момент был похож на мелкую собачонку рядом с большим хозяином. Выяснилось, что Леонид Яковлевич не совсем прямо из Воркуты, где проработал половину своей сознательной жизни, а успел побывать в ранге заместителя министра угольной промышленности России, но почему-то перевод его в трест «Арктикуголь» считается повышением по службе. И как он себя поведёт на новом месте, было непонятно.

Так что звонок его из Москвы Евгению Николаевичу был тоже загадкой и потому он нейтральным голосом ответил в телефонную трубку:

– Слушаю вас, Леонид Яковлевич.

Услышал в ответ:

– Здравствуйте!

И едва успел вставить ответное «здравствуйте, Леонид Яковлевич», как из трубки донеслось:

– Вы, я смотрю, Евгений Николаевич, занимаетесь не совсем тем, чем нужно. Прочитал Ваш опус. Вы что думаете, мы здесь совсем ничего не делаем и ни о чём не думаем? Только вы с вашим немцем всё знаете. Пирамида, видите ли погибает. Там дома на сваях. Они стояли и будут стоять. В Колсбее стоят и на Пирамиде будут. Ваша задача какая? Отношения с конторой губернатора, с норвежцами поддерживать, следить за соблюдением нашего законодательства, а не вмешиваться в хозяйственные дела треста и не продвигать интересы немецкой или другой какой-то фирмы. В общем так, берите отпуск – вы его давно не имели – и со следующим рейсом самолёта возвращайтесь в Москву. Будете работать в управлении. Вы мне здесь нужнее. И можете забрать переводчицу, раз она ваша жена. Настасья Алексеевна тоже здесь может работать. Всё.

Связь оборвалась. Евгений Николаевич не успел даже слово сказать в ответ на директорскую тираду, но последние слова генерального его даже обрадовали. Они с Настенькой обсуждали вопрос её беременности и думали, когда и как им уезжать. Настенька не хотела уезжать одна, а ему не хотелось оставаться без неё. Слова Леонида Яковлевича, какими бы неожиданными они ни явились, фактически решали вопрос в их пользу.

– Настюша! – прокричал он, чуть не бегом влетев в кабинет переводчицы, – Собирайся! Следующим рейсом нашего самолёта мы летим в Москву.

Настенька вскочила со стула, оторвавшись от пишущей машинки, и обрадованная кинулась на шею мужа:

– Как здорово! Наконец-то мы будем дома.

Они не знали, что ждёт их в новой России, где всё почти изменилось за время пребывания их на Шпицбергене. Не знали, согласится ли Евгений Николаевич остаться работать в управлении треста, будет ли Настенька продолжать работу переводчика, и где они будут жить своей новой семьёй, но они осознавали, что скоро уедут на Родину, в места, по которым любили ходить с детства, где каждый камушек, каждое деревце были знакомы и вызовут восторг при встрече. Там они любили и страдали, делали большие и маленькие дела, строили новую жизнь. И, наконец, они едут к близким и родным людям. Всё это было главным.

4.

Оставшееся до рейса в Москву время пролетело мгновенно. Дел было в связи с отъездом невпроворот. Нужно было привести в полный порядок всю документацию, попрощаться в Лонгиербюене со всеми норвежскими партнёрами, устроить прощальные вечера с друзьями в Баренцбурге, успеть сходить на лыжах по маршруту до вертолётки и обратно, подняться последний раз на гору Улав, накупаться в бассейне и наиграться в настольный теннис. И надо же было упаковать вещи в юшары для отправки их морем, чтобы сократить вес багажа в самолёт.

Консул пригласил к себе Евгения Николаевича с Настенькой, как он, шутя, сказал, на рюмку чая и чашку коньяка. Директор рудника просил Евгения Николаевича забыть о неприятном телефонном разговоре и организовал для двух отъезжающих богатый ужин в баре гостиницы. Леонид Александрович прекрасно понимал, что Евгений Николаевич будет в Москве гораздо ближе к генеральному директору и его собственная судьба может в сильной мере зависеть от бывшего уполномоченного, который теперь станет, возможно, заместителем генерала. Тут необходима была осторожная предусмотрительность.

Даже Фёдор Вадимович Стариков, который готовился тоже вылетать в Москву по окончании летнего сезона археологических исследований, пригласил Евгения Николаевича с Настасьей Алексеевной в научный комплекс на свои и их проводы командой учёных. Там они сидели большой компанией в доме геологов у камина, пили вино и водку, а Евгений Николаевич прочитал по случаю написанные стихи:

Прощайте, хладные долины,

меж гор застывшие в снегах,

где то суровый, то игривый

летает ветер на крылах.

Он то запенит моря волны,

то засвистит в разбойный свист,

и молча слушают лишь горы,

как в горный горн горнит горнист.

Последний раз лечу над негой,

как дев белеющих, снегов.

Мне не забыть под южным небом

очарованья их оков.

Прощайте, холодные долы -

оленям полярным приют,

где ночи так тянутся долго,

рассветы так долго идут.

Но если придут, не уходят,

засев на макушках у гор.

И солнце цепляет на всходе

за небо лучистый багор.

Я жил здесь и жил не напрасно.

В суровости прожитых лет