Настасья Алексеевна. Книга 4

я понял: и ночи прекрасны,

коль знаешь, что будет рассвет.

Слушавшие дружно зааплодировали, а геолог Виктор, молодой, но уже кандидат наук, сняв большие очки, заметил:

– Хорошие стихи, Евгений Николаевич, только какие-то пессимистичные. Вы же не навсегда уезжаете. Раз будете работать в тресте, то придётся временами сюда снова приезжать. А вы пишете так, как будто навсегда покидаете эти места.

– Ты прав Виктор, – ответил Евгений Николаевич несколько раздумчиво. – Но я пишу стихи чувствами, а не практическими соображениями. Что будет дальше, увидим.

– А, между прочим, Настасья Алексеевна тоже пишет стихи. Давайте послушаем, что она чувствует, – предложил Фёдор Вадимович. – Заодно и выпьем за неё отдельно, как за единственную среди нас сегодня женщину.

Улыбки коснулись каждого сидящего за столом. Это были и три геолога, и два метеоролога, и один пожилой уже гляциолог, и четыре археолога. Все подняли рюмки в ожидании, что скажет Настенька. А она поднялась, посмотрев на пылающий жарко камин, и обведя потом всех присутствующих взглядом, проговорила:

– Я не стану соревноваться с Евгением Николаевичем, но прочитаю всего восемь строк о своих чувствах к милому мне человеку, которые я ему ещё не читала – И она глядя теперь уже только на него сверху вниз, не спеша, продекламировала:

И снег срывался по касательной,

Касаясь глаз моих и щёк.

и стала вся земля красавицей.

Красавца принца б мне ещё.

И ты пришёл ко мне, красавец,

из этой снежной кутерьмы.

Девчонкам всем другим на зависть,

как в снежной сказке будем мы.

– За такое откровение грех не выпить, – закричал Виктор. Все потянулись рюмками к Настеньке и поднявшемуся Евгению Николаевичу.

– Горько! Горько! – раздалось весело за столом.

Смеясь, пара поцеловалась.

Фёдор Вадимович сидел напротив у самого камина. Когда он поднялся, пылающий рядом огонь стал отбрасывать большую почти до потолка тень, слегка скрадываемую висящей с потолка но немного в стороне электрической лампочкой. Никто, впрочем, не замечал игру теней. Все со вниманием слушали, о чём скажет профессор, каждый сезон приезжающий на архипелаг с группой археологов, чтобы найти всё больше и больше артефактов, подтверждающих то, что первыми здесь были русские поморы. И сейчас он не умолчал о них, хотя говорил о другом.

– Я смотрю на Настасью Алексеевну и не могу не сказать о своём восхищении нашей красавицей русской женщиной. Наверное, именно такие простые, совершенно бескорыстные российские, не побоюсь сказать, бабы в деревянных избах рожали русских поморов, которые, преодолевая штормы и ураганы, льды и морозы, ходили на далёкий Грумант не приключений и золота ради, а во имя славы своего отечества. Не знаю, как бы и когда мы открыли наш музей «Помор», если бы не помощь Настасьи Алексеевны. Все, кто приходят сегодня в наш музей, даже не задумываются над тем, что каждая надпись на английском языке, сопровождающая экспонаты, выполнена этой замечательной женщиной совершенно бесплатно. Мы ей ничего не платили, а она работала, как истинный энтузиаст. Ею переведен и путеводитель по музею. А разве она обязана была это делать? Нет, конечно, однако тем самым она оставляет о себе память в Баренцбурге на долгие годы. Вот именно такой честной, с открытой душой, готовой всем помочь и должна быть русская женщина. Мы видим, что Настасья Алексеевна скоро собирается рожать. И я хочу пожелать ей и Евгению Николаевичу, чтобы их ребёнок родился и вырос, не смотря ни на что, настоящим человеком, таким, как его родители, таким, какими были настоящие герои – русские поморы.

Фёдор Вадимович высоко поднял рюмку и протянул её навстречу рюмкам виновников тоста. Присевшая было на время речи Настенька опять встала, смущённо прикрывая левой рукой уже заметно выступавший из-под платья живот. Она удивилась мысленно, насколько сказанное профессором совпало с её собственными размышлениями о будущем ребёнка.

5.

Солнце появилось из-за горы и почти сразу же исчезло, оставив за собой в небе светлый полукруг, который постепенно сужался, словно заглатываемый огромным чудищем под названием Полярная ночь. Темнота наступала с востока, и её мрачное настроение опережали маленькие звёздочки, появляющиеся по одной сначала бледными сверкающими капельками, но потом светя всё смелее, всё ярче, чтобы затем, совсем приободрившись, стать главными сияющими фонариками в черноте, собираясь в созвездия, просыпаясь мелким, но ярким песочком на широком млечном пути, тянущимся из края в край бесконечного неба.

Оторвавшись от взлётной полосы, самолёт резко пошёл вверх, забираясь к этим звёздам, которые тут же начали почему-то исчезать из виду, а вместо них, ласково улыбаясь, выглянуло из-за горизонта солнце. Самолёту удалось опередить уходящее от взора светило, правда, ненадолго. Время брало своё. Солнце садилось быстрее.