Наставники

Император Франя Йосип сидит в своем просторном, однако скромном дворце в Вене, красивейшем из всех городов человечества. Он говорит: «Мне вовсе не обязательно быть императором и королем или еще кем-нибудь, главное для меня – бдеть, как отец мой, над всеми моими нациями, как над людьми, так и над зверьми, как над богатыми, так и над нищими и оборванцами, какой бы они веры ни были!» Вся прислуга разбежалась по прекрасным дворцовым залам, а император продолжает: «Я в роскоши не нуждаюсь, разве что только поесть что вкусненького, или какого непотребного медведя застрелить, или искупаться в соленых водах, или сыграть кон-другой в пьяницу, должны ведь и у меня хоть какие удовольствия быть, ведь я тоже человек из костей и мяса, как и все прочие!» Приходит любезная и прекрасная императрица Елизавета и спрашивает императора: «Император, какой ты скромный и какой великолепный человек, как долго все это будет продолжаться?» Все слуги продолжают бегать по огромному дворцу, а император отвечает: «Я и не могу быть другим, раз меня так воспитали мои прекрасные и богатые родители!» Младшие писари Пожегского округа Буник, Брчич и Пейчич говорят: «Он наш человек, мы за такого готовы погибнуть сей момент!» Император говорит: «Это еще ничего, а вот насколько я до глупости добр к своим подданным, которые все у меня вот тут сидят, а я их не истязаю, не убивают, не вешаю, а люблю их всем своим сердцем!»

На поле боя

Под гордым стягом нашей многонациональной двуединой империи бьются смертным боем наши солдаты с коварными турецкими всадниками, у каждого из которых есть сабля, и они ей рубят налево и направо. Храбрый земляк Рудольф Цанкл из маленького Грунта сечет турецких всадников, но тут и его самого ранило в руку, и говорит ему австрийский капитан: «Как это вы, хорват, показываете такую отвагу в бою с турками, если это вообще не ваше знамя и не ваша держава, а наша?» Геройский улан Рудольф Цанкл говорит: «Я по-другому не умею!» Военный доктор чех Хлубичка говорит: «Я не знаю, но такой доброжелательности к противнику я никогда не видел, ведь вы, дорогой мой копейщик, чуть ли не перебинтовали того турка, как будто он вам и не враг вовсе!» Улан говорит: «Все мы такие, мы народ малый, но дико храбрый и ужасно добрый, потому можем долго все сносить и упрямо, потому как такие мы есть!» Говорит доктор Хлубичка: «И не только вы, но и ваши братья сербы такие же точно, хотя у них для этого совсем никакого повода нет!» Говорит тяжело раненный кавалерист Цанкл, сын господина Цанкла, землемера из Славонии: «Мы, славяне, всегда за других страдали, так и будем за всех страдать, но и в этом мы свое счастье находим, не зря нас по всему миру дикими называют, безумными и храбрыми, и абсолютно непобедимый народ, который, хотя и мал, способен чудеса творить, словно великий!» Доктор Хлубичка видит, что уланова рана смертельна, но продолжает: «И русские тоже славяне, но ведь не ведут себя как вы!» Умирая, улан Рудольф Цанкл говорит: «Ну, это ведь совсем другое, дорогой, благородный и более мне не надобный доктор!» Пленный турок, скованный с головы до пят тяжелой цепью и раненный в левую руку, говорит: «Я хоть и турок, но по происхождению ребенок, похищенный в ваших краях, должен признать, что восхищаюсь ужасной храбростью, которую вы показываете в бою с нами, лучшим войском в мире!» Умирающий Цанкл продолжает: «Нипочем нам тьма-тьмущая чужого войска, сверкание сабель и пороховой дым, убивающий нас сыпной тиф, дождь, мороз, снег, единственное, что заставляет нас страдать, это предательство и когда нам не признают, что мы были там, где были!» Доктор Хлубичка смотрит, как молодая кровь улана Рудольфа Цанкла орошает родную ему и в то же время чуждую землю, и говорит: «Все-таки я верю, что через сто лет кто-нибудь стукнет себя по лбу и опишет в исторической книге все подробности, как оно на самом деле было, а не как теперь болтают!» Рудольф Цанкл говорит: «Вот это меня действительно утешает» – и умирает на руках как у друзей, так и у врагов.

Спорные вопросы