Настенька и медведь

– А! А-а-а! – Настя вообще не понимала, где она, что происходит. Билась в мужских руках будто птица, кусалась, кричала, наверное – даже плакала от восторга и наслаждения.

Очнулась она уже лежа на груди Влада. Точнее – просто на нем, целиком. Беринг лежал на полу, а сверху, как на кровати, валялась Настасья, прижимаясь к нему животом, свесив руки и ноги.

– Беринг, ты там живой?

Спросила и с восхищением ощутила недвусмысленный отзыв, рельефный и все более твердый.

Смешок ей в шею, ладонь на волосах, пальцы нежно массируют кожу.

– Я буду теперь называть тебя Асей.

– Это еще почему?

Стася даже приподнялась, уперевшись в… заманчиво так уперевшись.

– В память о том, как ты кричишь.

Медленно сдвинулась ниже, не сводя с него глаз.

– Я кричу? Разве? Не было ничего, я бы запомнила.

Беринг расхохотался, одним сильным движением переворачивая ее на спину, нависнув всей тушей своей сверху, разводя медленно женские ноги, сгибая в колени, опасно мерцая глазами.

– Асенька, боюсь, ты еще пожалеешь, что этого зверя выпустила на свободу. Я тебя предупреждал.

Не пожалеет. Он снова ее восхитил. Букетом из трепетной нежности и пламенной страсти. Умениями и способностями, неутомимостью. Еще не раз сегодня она умирала в его руках и снова рождалась. Невероятный.

Нет, теперь она точно его никому не отдаст.

Домой они завалились под утро, оставив на ворчавшего нарочито Анчутку порядком разгромленную ими баню. Заодно и помылись. Много раз, словно хотели отмыть все те глупости, что накопились в их непростых отношениях.

Кабинет Беринга был занят спящим и сопевшим громко Ванькой, разметавшимся на постели. Румяный, теплый, он чему-то во сне улыбался, дрыгал ногой и даже порыкивал весело и задорно.

Пришлось ютиться на холостяцкой кровати в бывшей спальне Влада, а теперь Настиной комнате. Мужчина окинул узкое ложе грустным взглядом.

– Может, я на полу? Не представляю, как мы тут уместимся.

– Даже не думай сбегать. Распрекрасно уляжемся. Чур я к стенке, полезай.

Раздеваться ему не пришлось: снимать было нечего. Настя же любила спать в теплой пижамке, купленное ей еще в их прошлом мире. Как давно это было, неправдоподобно! Будто прошлая жизнь.

Ну конечно, они разместились. Влад занимал всю кровать, а подруга его – половину широкого тела медвежьего. Ее все устраивало: очень тепло, жестко и местами даже пушисто. Впервые она видела и трогала Беринга совершенно сухим. Да. Он был шерстистым, как… как оборотень. Ей казалось всегда, что волосатые мужики это “фу”, раньше она бы брезгливо сморщила носик. А теперь с наслаждением зарывалась пальцами в эту пружинистую темную шерсть, широкой дорожкой спускающуюся… да, туда, где ее снова ждали.

– Вот и что мне теперь с собой делать, дражайшая Асенька? Ты понимаешь, что за демона выпустила на свободу?

– Ага. И меня все устраивает. Слушай, я даже не думала, что так бывает. Просто безумие. Кстати, а где спали ваши родители? В этом доме нет ни одной двуспальной кровати.

Беринг молча потянул резинку штанишек пижамы вниз. Очень решительно.

– Значит, устраивает? И голова вот прямо сейчас, не болит?

– Совершенно. Ты во мне тоже его разбудил, этого зверя, давай вместе их просто выпустим, пусть резвятся сердешные, да?

Она сама помогла ему, освобождаясь от мешающей им одежды.

Медленно глядя в стремительно темнеющие глаза, смотревшие на нее с обожанием, оседлала мужчину.

– Ася… Асенька, рыжее счастье мое.

Огромные руки мужские были восхитительно-нежными. Каждое прикосновение вызывало ответ. Владу казалось, что он лепит их страсть, словно глину.

– Твое. Уж не знаю, счастье ли, если честно. Но точно твое.

Весь остаток этой ночи у них был занят очень важным делом. Они узнавали друг друга. Каждый вздох – новая грань. Каждое прикосновение – открытие. Каждый поцелуй – новое приключение.

И не было пары счастливей.

29. Новый день

Ванька шмыгнул, с ноги на ногу переступая и вытер нос всей ладонью.

– Иди сюда, дурашка, я тебя обниму.

Настя раскрыла объятия, все еще глядя на Беринга. Ванька, поколебавшись, все же шагнул и в сестринских объятиях как-то сразу обмяк. Маленький как котенок. Настя вдруг почувствовала, догадалась: ершистому и гордому Ваньке не хватало простой материнской любви и таких обнимашек. Все четверо они – недолюбленные, недоцелованные.

А Влад стоял и смотрел на нее очень пристально. И Настя отлично видела все-все его мысли. Да, Беринг, и у нас будут дети. Те слова, что уже были сказаны – просто слова. Сейчас все поменялось. Впереди еще многое, и если Ася тебе дорога – все разногласия преодолеваются вместе.

Настя проснулась поздно. Все тело ныло и ломило, тянуло живот. Ощущение было такое, что по ней проехался бульдозер. Вспомнила: бульдозер был. Ездил. Неоднократно и многообразно. Ух, какой у Влада темперамент, кто бы мог подумать, что в этом флегматике кипят такие страсти и желания! Не жалела ни капли – сама же его “совратила”. А что усталость такая – так с непривычки. Поднялась, невольно охнув. Колени слегка подгибались.