Настоат

Деменцио и сейчас рядом – утешает, держит за плечи. Но не стоит обольщаться: теперь он против меня – я знаю это, чувствую, я уверен. Он где-то далеко, в своих мыслях, преследует собственные интересы – вот удача и отвернулась из-за нашей размолвки… Подозреваю, что сегодня он совершил акт государственного саботажа, изменил Родине, а точнее – действующей власти: подговорил Настоата отказаться от сделки. Но кто я таков, чтобы порицать его, бранить или хаять? Бог ему судья – не я.

«Кругом измена, трусость и обман»…

– Ваше величество, не плачьте! – Печально вздыхая, Деменцио наливает вино. – Все хорошо! А будет еще лучше. Жаль, что план не сработал, но мы непременно придумаем что-нибудь новое. Мы выстоим, выпутаемся, станем сильнее.

Представьте, что вы – в самолете или на дельтаплане, и притом – в самом сердце невиданной бури. А еще лучше – вообразите, что вы птица. Молнии, гром, жуткий ливень; ветер сносит вас в кипящую бездну, град вот-вот сломает хрупкие крылья… Ужас сковывает тело, сердце бешено бьется, трепет перед неизбежным разрывает вам душу. Но вы упорно летите, поднимаясь все выше и выше, не сворачивая, не зажмуривая глаз – летите к благородной, дерзновенно притягательной цели. Тучи вокруг становятся тяжелее и больше; черной грозой ад нисходит на землю. Подобно лезвию, льдинки пробивают тонкое оперение, вонзаясь в нежную кожу. Кровь сочится и капает вниз, смешиваясь с потоками водопада.

Последнее усилие – в тот самый миг, когда надежды уже не осталось… Еще один вздох, один крик; мгновение – и буря под вами. Вы сделали это, вы победили! Сверху – сверкающее синевой, бескрайнее, глубокое небо. Изумрудный горизонт залит полуденным солнцем. Все невзгоды, страдания, боль и потери – все осталось внизу, позади, вместе с бурей. Свежий ветер, ласковый бриз заживляет кровоточащие раны. Вы молоды и свободны, полны сил. Как прежде!

Потерпите, ваше величество! Вы летите сквозь шторм, ураган – но просвет уже виден. Счастье – не за горами. Прекрасная птица вашей души вот-вот вырвется к небу! А сегодняшняя неудача – не более чем эпизод, вспышка молнии, «последняя туча рассеянной бури». Верьте мне: все образуется. Я всегда говорил: я – ваш ангел-хранитель.

Вдохновляюще! Однако слезы по-прежнему катятся градом… Сегодня меня растоптали, сокрушили, втоптали в грязь, вывернули наизнанку. Пускай так – я заслужил. Но одно не дает мне покоя: Настоат на свободе, убийца разгуливает по Городу. А Дункан все так же не при делах.

Придется действовать по-другому. Как хотелось бы этого избежать!

– Деменцио, у меня есть для тебя поручение. Знаю, ты ненавидишь Дункана Клаваретта, но сейчас обидам не место. Встреться с ним, наладь отношения – а главное, намекни, что ситуация с Настоатом зашла чересчур далеко. Пора схватить его, заковать в цепи – он ведет себя в Городе, будто хозяин. Этакий барин, смутьян – имеет наглость перечить моей воле! В нем нет ничего человеческого: ни капли раскаяния, сострадания, жалости к убиенным. Он – преступник, я не сомневаюсь. Пора принимать меры!

Первый советник вздыхает.

– Ваше величество, что конкретно вы предлагаете?

Курфюрст закрывает глаза и тихо, монотонно, словно молясь, шепчет:

– Все тебе нужно говорить напрямую… Хорошо! Передай Дункану Клаваретту, чтобы он подкинул улики. Более так продолжаться не может. Пусть фабрикует дело и незамедлительно арестовывает Настоата – довольно он попил нашей крови. Следствие, задержание, суд – все необходимо провести в кратчайшие сроки, пока я еще в этом мире. Негодяй сполна заплатит за то, что сотворил с нашим Городом. Кровь на его руках вопиет, взывая к отмщению.

Деменцио отрицательно качает головой.

– Всемилостивейший Государь, я не согласен. «Месть есть наслаждение души мелкой и низкой». Оставьте Настоата в покое. Мы ведь даже не знаем, действительно ли он виновен. А что, если убийца – не он? Не опускайтесь до такой подлости!

– У меня нет сомнений, что он – это смерть. Выполняй!

Почетный Инноватор поднимается из-за стола.

– Очень некрасиво, ваше величество! Безответственно, бессовестно и неэтично. Но воля ваша – я повинуюсь. Завтра же переговорю с Дунканом Клавареттом – и к чести его, я уверен, что он на это не согласится.