Настоат

Стараюсь как можно громче ходить по кабинету. Кашляю, чихаю, перекладываю вещи с места на место, намеренно роняю их на пол – все без толку: Дункан спит, как убитый. А еще сетует на то, что в Великом следствии полным-полно шпионов! Еще бы, отсюда можно вынести что угодно – хоть бы и самого Клаваретта.

На столе рядом с циркулем, наугольником, компасом и астролябией лежат сигареты: Morley, Red Apple, «Наша марка». Последние особенно популярны у бездомных, зато Red Apple – высший класс. Как все это не похоже на сигареты там, в Городе, сигареты, которые докуривают почти до конца, а потом торопливо гасят; как это не похоже на дешевые “Голуаз”, пахнущие не уютом и довольством, а только страхом.

Тут же, засыпанные пеплом и крошками, залитые красным вином, разбросаны бумаги по делу. Перелистываю их, просматриваю – интересно! Какие-то схемы: четыре имени обведены в кружок, между ними – пунктирные стрелки. Видимо, это главные подозреваемые – те, на ком в первую очередь сосредоточено внимание Следствия. Само собой, среди них есть и мое имя – в отличие от остальных, оно подчеркнуто дважды. Понятно, понятно – мне меньше всего доверия, кто бы сомневался! А что другие трое? Тут тоже без неожиданностей: справа – Энлилль и Ламассу, слева – Деменцио. Энлилль – выше, Деменцио – ниже, а Ламассу гордо возвышается над всеми.

На другом пергаменте вновь начертаны наши имена – на этот раз в столбик; у них подчеркнуты первые буквы: Л (Ламассу), Э (Энлилль), Н (Настоат), Д (Деменцио). А далее – что-то совсем невообразимое: «Тетраграмматон ЛЭНД = Ландграфство? Четыре полюса нашего Города? Все вместе – Саваоф, всемогущий?» Нелепый оккультизм, нумерология, герменевтика! Похоже, писал в пьяном угаре – или, возможно, будучи представителем армии, подпал под влияние митраизма. Так сказать, профессиональная деформация. Ибо только идиоты могут верить в подобные вещи! Гностицизм, теургия, саентология, исихазм, манихейство, суфизм, фэн-шуй, коммунизм, каббала, йога – каких только глупостей не придумаешь, чтобы найти свое место в мире! Дункан, Дункан – алкоголь тебя до добра не доведет! Бросай это дело.

Зато теперь я знаю, что Начальник следствия более чем внушаем. Это мне на руку – сегодня все должно пройти гладко.

Расстраивает лишь одно: в списке подозреваемых почему-то нет Иненны, Курфюрста и Йакиака… Ну Иненна – ладно: Дункану не хочется верить в причастность любовницы к преступлению. Но Йакиак и Курфюрст – по-моему, это более чем очевидно! Один заказчик, другой – исполнитель. И вообще – у Начальника следствия какое-то чересчур выборочное зрение: всех шпионов вокруг себя он замечает, а Йакиака – в упор не видит, хотя именно он – главный кандидат на роль предателя и ренегата. Малыш преклоняется перед любой властью, и в случае возникновения конфликта он всегда поддержит того, кто стоит выше. Это ясно, как божий день – и только когнитивные искажения не позволяют Дункану осознать то, что лежит на поверхности.

Непонятно и то, почему он не подозревает Курфюрста. С одной стороны, ненавидит его, с другой – не допускает даже мысли о его причастности. Все сваливает на Деменцио, хотя тот, возможно, вовсе не при делах. Вот она – слепая вера в доброго царя и злых бояр, засевшая на подкорке. Поразительно, но столь ущербное, искаженное мировосприятие характерно не только для лоялистов, но и для самых рьяных критиков и оппозиционеров. Наследие крепостничества, феодализма… Судя по всему, именно в этом и состоит главная проблема Ландграфства. Впрочем, какое мне дело? Я далек от политики – и будущее режима меня не волнует.

За ширмой опять шорох. Неугомонный, надоедливый Йакиак – никак не уймется! Не даст нормально подумать.

Дункан храпит пуще прежнего. Все, «хватит это терпеть»! Я пытался быть вежливым, ненавязчивым, но, в конце концов, скоро весь Город станет моим домом – и что, заходя в любое жилище, я каждый раз буду ждать, пока его обитатели как следует выспятся? Нет, не об этом мы договаривались с Деменцио Урсусом! Пора примерить на себя роль Хозяина – ту роль, которую я буду играть в силу своей сущности, безначального и предвечного естества.

Кладу ладонь на плечо Дункана – никакой реакции. Трясу что есть силы, кричу ему в самое ухо:

– Господин Клаваретт, утро! Пора просыпаться – солнце уже в зените. Это я, Настоат, ваш «дорогой друг». Вставайте!

Наконец-то! Начальник следствия кряхтит, щурится, с непониманием озирается по сторонам, смотрит на мои худые, землистые, бескровные руки. Спросонья несет какую-то ахинею:

– Азраил, это ты? Как ты здесь очутился? Бой закончился, мы победили?

Утомленно вздыхаю.

– Закончился. Победили, естественно, победили. Дункан, очнитесь! Какой Азраил? Я Настоат! Ваш подозреваемый… Тот, кого вы считаете убийцей! Узнали?

Мысль рождается в его сонных глазах.

– А, да, точно! Простите, вы очень похожи на одного мифического персонажа… Воды! Дайте воды! Во рту пересохло…

По счастью, графин рядом. Наливаю. Дункан жадно пьет – один стакан, второй, третий… Да уж, знатная вчера была пьянка!