Настоат

Начальник следствия встает, протирает и ощупывает лицо, словно проверяя, все ли на месте. Идет к умывальнику, расчесывает черные волосы, долго и недоверчиво смотрится в зеркало. Надеется узреть истинный облик? Напрасно! Изнутри собственного существа понять и рассмотреть себя невозможно. Самоидентификация – самый пленительный и неосуществимый мираж во Вселенной.

Все! Кажется, ему лучше. Надевает мятый мундир, берет шпагу, возвращается к столу, улыбается.

– Настоат? Не ожидал увидеть вас снова. Думал, убежите, скроетесь, дабы исчезнуть из поля зрения Великого следствия. А вы здесь, в самом логове идущего по вашему следу охотника. Смело!

Не слишком ли самонадеянно считать себя охотником, а меня жертвой? Все в Городе – мои потенциальные жертвы, а уж вы, Дункан, и подавно!

– Да, это я! Чему вы удивляетесь? Пришел справиться о состоянии дела. Хочу побыстрее снять с себя ярлык подозреваемого и спокойно жить дальше. Неопределенность мне претит.

Клаваретт вымученно усмехается.

– Занимательно! Я, конечно, рад повидаться, но никаких сведений относительно расследования я вам сообщить не могу.

– Вот так новости! Это еще почему?

– Я действую строго по инструкции! – уклончиво отвечает Дункан.

Да уж, конечно! Нашел, кому лапшу на уши вешать. Для тебя – точно так же, как и для меня, как и для всех здравомыслящих граждан – правил и регламентов не существует.

– Настоат, согласно закону, следственная информация конфиденциальна. Священные заповеди делопроизводства требуют беспрекословного подчинения. Никаких трактовок, вольностей, допущений! Sola Scriptura![77]

Я молча разворачиваюсь и, пройдя пару шагов, сажусь за стол Клаваретта. Пристально смотрю ему в глаза – он должен раз и навсегда понять, кто отныне здесь главный. Он воплощает власть земную, я – высшую, духовную, метафизическую. Не знаю, с чего я это решил – возможно, схожу с ума; дают о себе знать последствия травмы. Мания величия становится все более очевидной. Однако никаких сомнений в том, кто я есть, у меня не остается. За минувшие недели я проделал путь от сломленного, расколотого в себе человека, от немощной, расщепленной души к подлинному Хозяину Города. Наверное, сказывается влияние Ламассу. Или Энлилля. Или Деменцио Урсуса. А скорее – всех вместе, но в первую очередь, конечно, моего замка – благодаря ему я, наконец, понял, кто и что я на самом деле.

Удобно расположившись в кресле Начальника следствия, я продолжаю:

– Во время нашей предыдущей беседы, в Больнице, никакие правила вас не останавливали! Вы рассказали мне об Энлилле, о своих подозрениях, о жертве, о месте совершения преступления. И правильно сделали! Ибо что́ есть закон, коли господствует разум? Не побоялись взять ответственность на себя, наплевав на нормы и предписания. Что изменилось теперь? Вы стали слабым?

Такая пощечина тщеславию непременно его отрезвит. Это должно подействовать, волей-неволей он втянется в разговор, хотя ход расследования меня, по правде говоря, мало волнует. Я пришел сюда не за этим.

Дункан рычит, как раненый лев: мой удар пришелся точно по цели. Он боится показаться слабым, беспомощным, незначительным – и по иронии судьбы именно в этом и состоит его главная слабость. Открытая кровоточащая рана, больное место – по нему можно даже не бить, достаточно лишь прикоснуться! Неудивительно, что из всех сотрудников Следствия Клаваретт приблизил к себе именно Йакиака – на его фоне он выглядит всесильным, могущественным, монументальным. Пожалуй, даже несокрушимым. Начальник и подчиненный – замечательная дихотомия! Как прекрасно они оттеняют и дополняют друг друга!

А теперь, когда артподготовка завершена, пора перейти в решительное наступление:

– Что вы молчите, Дункан? Может, все же поделитесь соображениями по делу?

Начальник следствия подходит ко мне ближе. Со всей силы бьет кулаком по столу.

– Подозреваемый, что вы себе позволяете? Хорошо, скажу честно: плевать я хотел на всякие инструкции и директивы! Не раздражайте меня, не то познаете неудержимую, клокочущую ярость! Все просто: я не собираюсь обсуждать с вами расследование не потому, что мне кто-то что-то запретил, а потому как и без вас дел хватает. Переливать из пустого в порожнее – нет уж, увольте! К тому же отвратительно себя чувствую. Убирайтесь!

Готово! Этот индивидуальный поток сознания, при всей его агрессивности, свидетельствует лишь об одном: диалог начат. Осталось только перевести его в нужное русло. И, конечно, подуспокоить.

– Простите, господин Клаваретт! Не хотел вас обидеть! Но разрешите поинтересоваться – чем именно вы так заняты? Уж не политической ли борьбой в преддверии смены власти?

В глазах его загорается искра интереса. Дело сделано! Теперь все пойдет как по маслу.

– Не ваше дело! – по инерции тарахтит Дункан, а гнева уже нет, это – последние всполохи.