Настоат

Размахнувшись, он бросает голову прочь от себя – далеко, за добрую сотню метров, к колокольне, на куполе которой, гордо восседая на деревянном кресте, притаился Вождь грифов. Расправив оба крыла, он протяжно кричит, подавая знак своей стае – и, услышав зов, тысячи и тысячи грифов слетаются, образуя воронку, и, пару секунд покружив, камнем падают вниз, оземь, дабы вволю насытиться остатками свежего кровоточащего мяса. Неоперенные головы их, острые клювы, голые, пурпурно-черные шеи, подобно червям, копошатся во тьме ночи.

Осиротевшая шинель мокнет, утопая в потоках дождя. Тихонько плачет, скорбя о душе Йакиака.

* * *

Все! Кончено. Доедая остатки мяса, грифы, жалобно крича, разлетаются по своим гнездам. Йакиака больше нет – остались воспоминания, боль и следы ногтей на асфальте. К телу Иненны стервятники не притронулись – как я и говорил, Кодекс чести. Внушает трепет и уважение.

Слегка покачиваясь, Ламассу подходит ко мне ближе. Шерсть его взъерошена, с оскаленных клыков каплет слюна вперемешку с черной, обжигающей кровью, а хвост все так же виляет из стороны в сторону, как во время нашей первой, теперь уже столь далекой встречи – тогда, в больничной палате.

– Прости, Ламассу, я снова все сделал не так… – шепчу я, и ответом мне – лишь размеренное дыхание да грустная, задумчивая улыбка. – Теперь я все вспомнил! Боже, как бессмысленно и нелепо…

– Не стоит горевать! Впереди – вечность.

Темная пелена одиночества медленно и неспешно смыкается над моим обездвиженным телом.

– Скажи: получается, Энлилль с самого начала был прав? С той самой ночи в его маленькой, душной каморке? Он говорил много раз – все повторяется, даже написал трактат, передал его с голубем, маленьким пернатым Руахом. А я не верил, не слышал, насмехался и издевался… Глупец и ничтожество!

Ламассу ложится рядом, утыкаясь влажным носом в мою худую, посиневшую руку.

– Ну что вы, Хозяин! К чему самобичевание? Вы вели себя абсолютно логично! Поверить в бесконечное повторение, замкнутый круг и тому подобные вещи было действительно невозможно. Да и зачем? Что это бы изменило? Не в том заключается ваша ошибка! Она не в логической, а в морально-этической, нравственной сфере. О поступках своих, мыслях, делах – вот о чем стоило думать, а отнюдь не о том, что собою представляет время, куда течет, как петляет и изгибается.

К тому же, сам доктор не до конца понимает, о чем говорит. В нем бушуют эмоции, переживания, чувства вины, стыда, угрызения совести. Ненадежные друзья и советчики! А вот разум его, мышление – по-прежнему в зачаточном состоянии. В отличие от вас: мозг, рационализм, интеллект – все идеально, тогда как сердце практически атрофировано. Вы с Энлиллем – противоположности, минус и плюс, электрон и позитрон: объединить вас, и получится Сверхчеловек, совершенное существо – Нечто, подобное мне. Без ложной скромности.

– Так что же, все действительно повторяется?

Ламассу кладет голову мне на грудь. Заглядывает в глаза.

– Да, повторяется. Но не в точности. И не для всех. Некоторые события изменить уже невозможно. Вот здесь доктор и дал промашку… А в остальном – все верно.

Знаете, недавно, позавчера, после потопа, покуда вы изволили почивать у себя в Замке, я осторожно спустился к реке, на поляну. Люблю это место – по вечерам возле воды тихо, свежо и уютно: Нарохи спят после тяжкого дня, под куполом загораются звезды; огни Города дрожат, словно плачут, готовятся погаснуть во тьме ниспадающей ночи. Я лег, вытянул лапы, чертил круги на песке, смотрел на Луну, играл сам с собою в шарады. Ждал начала интересного действа.

А когда время пришло, я навострил уши – хотел насладиться разговором двух умных людей, Деменцио и Энлилля, которые в ту ночь встречались в Больнице. Для меня это как поэзия или театр – увлекательно, захватывающе, а порой и поучительно. В общем, искусство, эстетика, téchne[98], божественное ремесло – наводит на размышления, «смывает с души пыль повседневности». Беседа меня не разочаровала – где-то смешно, где-то грустно, где-то чересчур заумно и непонятно, но в целом – достойно внимания.

И в самом конце, под занавес разговора, доктор дал вполне разумное, исчерпывающее объяснение того, что сейчас происходит. Позвольте, я процитирую – правда, не ручаюсь за точность. Память уже не та, что была прежде – не вам одному знакомы эти проблемы… Итак, слова доктора: «Все в мире циклично; история повторяется, ходит по кругу. У каждого собственная петля времени: больше или меньше, тысячелетия, года или недели. И все они наслаиваются друг на друга, образуют невиданные сочетания лиц и событий. Это мельчайшие, неделимые частицы времени, Хроноса, вечности».

Согласитесь, красиво! И, как ни странно, почти верно – петля у каждого своя, собственная, личная, персональная – вне зависимости от того, говорим мы о веревке для повешения или о времени. Ошибка лишь в том, что теория Энлилля подразумевает отрицание свободы человеческой воли, а это – кощунственно и непотребно. Каждый может разорвать петлю, пустить ее по иному пути, обратить вспять или вообще уничтожить.