Настоат

Слышал, у крови железный привкус. Странно, но я этого не ощущаю: для меня собственная кровь – что благоухание весны, черемухи, мороженого с ароматом смородины или черешни. Наверное, все потому, что я точно уверен: мне ничто не грозит, я не умру – ни сегодня, ни в будущем, ни в целую вечность. Кровь можно пить, вдыхать ее, наслаждаться; она – молодое вино, приятно обжигающее пересохшее нёбо.

Смеюсь и смотрю на него, умываясь холодным дождем, каплющим с поникшего небосклона. Грязь и земля хрустят на зубах – именно так и становлюсь я свободным.

А он, склонясь надо мной, сжимает в крохотных, детских руках отточенный меч и, тяжело дыша, делает вид, что все в порядке, что он не напуган. Тушуется, хмурится, дрожащей рукой поправляет очки, и в ответ на мое «Ригель, у меня для тебя отвратительная новость!» шепчет, что я уже мертвый. Нет, Йакиак, ты перепутал! Я живой, как никогда прежде – таковым и останусь!

– Ригель?… Какой Ригель? Даю вам последнее слово. А затем – простите-с. Буду вынужден вас убить. Безболезненно, аккуратно прикончить… Только поймите, я не хотел! Вы меня вынудили! А еще Иненна, Деменцио, Дункан, весь окружающий мир! По правде говоря, не вы моя, а я ваша жертва… «Среда заела». Но скажите напоследок – что за новость? Я хочу знать, чтобы спокойно жить дальше.

И все-таки он забавный! Сущий ребенок. Я понял это еще тогда, при первой встрече в Больнице, но всю глубину его инфантильности осознал только сейчас. Дети намного беспощаднее взрослых, но не потому, что в них больше зла; нет, напротив, в них его куда меньше. Трагедия заключается в том, что они перед злом беззащитны. Это как организм без антител, без спасительного иммунитета – даже маленькая толика яда, попав в душу ребенка, отравляет ее целиком, без остатка. Именно это и произошло с Йакиаком.

А теперь – отвечу на вопрос. Как он сказал, «напоследок».

– Ты еще не понял? – хриплю я, не переставая смеяться. – Энлилль прав. Все повторяется: Иненна убита, я ранен – но не умру, можешь не сомневаться. Но главное, Йакиак, главное… Угадай, кто третья жертва? Та самая, которую растерзали, разорвали на части… Читал материалы дела – не напомнишь, какая у нее группа крови? Уж не твоя ли?

Проняло! Затрясся всем телом. И правда, от подобных мыслей – мороз по коже.

– Не рассказывайте сказок, Настоат! Я давно в них не верю. – Пытается скрыть страх и волнение, но как у любого ребенка (пускай даже в душе), выходит нелепо. – Энлилль – больной полусумасшедший доктор, имеющий наглость нелестно отзываться о Государе.

Комедия! Малыш, мечется, не знает, за что ухватиться. Мыслями, подсознательно обращается к тому, кто выше его и сильнее. В данном случае – к Принцепсу, Суверену. Странный выбор, но все же… Пожалуй, это то же самое, что на тонущем корабле или падающем самолете молиться, прося избавления у Бога – бесполезно, но успокаивает. Пускай даже и на несколько последних, предсмертных мгновений. Ха-ха. Да, в пучине несчастий или в бою, среди бедствий, страданий и ужаса действительно нет атеистов – и это доказательство! Только не существования Бога, а слабости человеческой воли.

Я рад, что Йакиак ощущает приближение небытия. Грядущие минуты станут для него адом.

– Коли не веришь, то отчего побледнел? Испарина, оторопь, дыхание сперто… Держи меч крепче, не то вывалится – пот по рукам течет градом.

– Прекратите! Прекратите сейчас же! Я знаю, это хитрость, манипуляция… Мне она не по нраву. Всегда презирал ложь. Я – за добро. Только ему место в моем сердце! – Разгорячившись, он воинственно машет мечом, тем самым демонстрируя добрую волю. – Один раз вы меня уже обманули, второй – не позволю. Не позволю-с…

Правильно, в любой ситуации нельзя забывать о вежливости и манерах! Всегда добавляй «-с», «сударь», не то оскорбишь собеседника. Даже если и планируешь зарубить его, как скотину.

– Настоат! – шипит он, сродни ужу или медянке. Не благородной змее наподобие Деменцио Урсуса, а мелкой, вонючей гадюке. Или таракану, которого травишь всем миром, а он все равно остается. Слышал, в Белогорье, на западных границах Ландграфства происходит нечто подобное. Но ничего – не знаю, как они, но я своего таракана сегодня точно прихлопну. А потом, если попросите, приду и за вашим. – Настоат! Смиритесь, это конец… Вы не то что убить, даже пошевелиться не можете.

– Я – да. Но есть и Другие! Оглянись – Кое-кто у тебя за спиной.

Йакиак застывает в нерешительности. Кутается в бордовую шинель, боясь обернуться – но и отбросить эту идею он тоже не может. Я понимаю его состояние – неведомая сила влечет Малыша, заставляя смотреть в глаза собственным страхам. Это все равно, что стоять возле бездны, заклинающей тебя, зовущей, подобно сладкоголосой сирене, побуждающей сначала заглянуть, робко и осторожно, удостовериться, что опасности нет, а затем, словно во сне или под гипнозом, с каждой секундой утрачивая всякое присутствие воли, вздохнуть, сдаться, попрощаться с внешним и внутренним миром и, наконец, прыгнуть, воссоединившись с хаосом и абсолютом – безмятежным, первозданным покоем.