Настоат

Как видите, ритуальных, искупительных жертв много: Ноэль, Иненна, Аида – они и есть те самые праведники, что помогают всем остальным – несчастным, падшим, неприкаянным душам, овцам без пастыря – осознать прегрешения и отыскать путь к спасению.

Я гляжу на восток, в светлеющее, предрассветное небо. Скоро придется вставать, ибо машина должна сбить меня еще затемно.

– Так в чем же я виноват? В чем мы все виноваты?

– А вы разве не поняли? Неважно, кто именно вознес меч над Иненной – ибо убили все вместе: вы, Йакиак, Дункан, что не пришел на помощь любимой, Курфюрст, Деменцио; даже Энлилль, давным-давно, на заре времен отказавшийся принять ее в свое царство, не снизошедший до общения с нею! Все вместе вы и убили, а кто был непосредственным орудием в руках смерти – так ли уж важно?

А смерть Курфюрста и Лисаветта? Кто направил Дункана по этой нечестивой дороге? Вы – в первую очередь! Отсюда и кошмары, галлюцинации, мучавшие вас с того самого разговора. Оглянитесь вокруг, посмотрите назад – и осознайте, что каждый поступок, каждая мысль, каждая минута пребывания в Городе неминуемо и неумолимо вели вас к сегодняшней ночи.

Из петли в петлю, из повторения в повторение, из века в век я надеюсь, что уж сейчас-то, на этот раз вы, наконец, все сделаете верно. Если бы! Тщетно! Все по-прежнему: Курфюрст, Лисаветт, Иненна истекают пламенной кровью, Йакиак порван на части; парализованный горем, Дункан рыдает на живописном полу Ландграфского замка, а затем, подавив в себе совесть и внутренний голос, обращается в Зверя и, грозно рыча, отправляется царствовать над миром. И поезд из Макондо все так же бежит к теплому океану.

Нет, вы не меняетесь! В итоге мы здесь. Моя речь – и есть Страшный суд, Dies irae, День гнева для всех героев романа.

Словно в подтверждение слов Ламассу, вдали я слышу гудок паровоза. Как в ту самую ночь последнюю перед выпиской из Больницы. Тогда я еще был Человеком.

– Объясни, друг!.. Растолкуй, что я должен был делать?

Помолчав пару секунд, пес вздыхает.

– По иронии судьбы ваш подвиг заключался не в действии, а в отказе от зла, принятии ситуации. Не совершать ошибок, не идти на компромисс с совестью, не поддаваться страху, тщеславию и соблазну!

Помните пьесу «Укрощение строптивого» – обращение к семи смертным грехам, что вы представили на суд Дункана? Она была хороша, талантлива, фрагментами – гениальна. Однако шутка заключается в том, что ту же самую пьесу Город сыграл с вами! И так искусно, что вы даже не заметили!

Хозяин, это не фильм-нуар, и не Кафка с его «Превращением» или «Процессом»! Наш мир гораздо светлее – беда в том, что вы этого до сих пор не узрели. Город темен не сам по себе, а потому, что каждый из вас – от Курфюрста до последнего Йакиака – таким его себе представляет. Он – отражение вас: нет никакого проклятия, нет первородного греха – лишь ваша свободная воля.

Вот, например, Йозеф К. (раз уж заговорили о Кафке!) – как бы он ни метался, что бы ни делал, его участь предрешена – наказание Дамокловым мечом висит у изголовья. Выхода нет. Обреченность. Иное дело – вы! Ваш «процесс» с самого начала шел к благополучному завершению. Порой бездействие и есть лучшее действие: не сотвори вы ошибок, все остались бы живы – Курфюрст ушел бы от власти, Дункан стал бы преемником – и не чудовищем, как сейчас, а милостивым Государем. Уже сегодня над нами сияло бы яркое солнце!

Какие прекрасные речи вы произносили! «Пленительный свет мысли», Sapere aude[99], рациональный взгляд на окружающую реальность! В том споре с Энлиллем вы были правы – вера всегда проигрывает разуму, суеверия – трезвости и рассудку. Да только что же вы отступили от собственных принципов? Почему пошли на поводу у кошмаров, эмоций, страхов, переживаний? Вы предали все, о чем говорили – вот и не удивляйтесь, что лежите теперь здесь, в луже собственной и чужой крови. Закономерно и законосообразно!

Со всей силы сжимаю пальцы в кулак. Печаль, досада, чувство вины, подобно едкой, гнилой кислоте, обжигают, испепеляя меня изнутри.

– Видимо, я и есть Настоат – смерть, Танатос. Проклятая анаграмма!

Ламассу с размаху бьет меня лапой.

– Чушь! Прекратите! Смертью вас нарекли другие – а вы и уши развесили… Возомнили себя Бог знает кем, руки себе отрастили, даже на скелет стали похожи! Забыли, что Настоат – не настоящее имя. Оно придумано Городом и Йакиаком. Так какого черта вы подчиняетесь? Следуйте своей сущности – она намного лучезарнее и добрее, а на шепот дураков не обращайте внимания.

– Кто же я на самом деле? Как мое имя?

– Понятия не имею! Да и неважно – вы могли стать, кем угодно, но почему-то избрали для себя роль Настоата. Глупо!

Слезы текут по щекам. Каким я был идиотом!

– Хозяин, не плачьте! – Ламассу успокаивающе лижет мне руку. Только что бил, теперь – целует. – Не стоит посыпать голову пеплом! Вы не безнадежны! Вон, Йакиак не сумел устоять перед искушением, Дункан тоже. Оба совершили убийство. А вы – нет: остановились у незримой, запретной черты, сохранили в душе свет, проявили характер. Именно поэтому вы – мой подопечный.