Она не знала, что ответить. Да и что тут отвечать? Все не так. Не так! Второй беспокойно заерзал на сиденье, и женщина мимолетно пожалела, что они не наедине. Из этого она бы вытянула что нужно.
Агелика потупилась, подгоняя затуманенные анестезией мысли.
Нужно спросить, куда ее везут! Что ее ждет. Не похоже, что они настроены враждебно, но как знать?.. Нет. Поздно. Скалы за прозрачным куполом расступались. Все еще отделенное от них волнами песка, вдали показалось похожее на муравейник строение.
– Это храм, – проследив ее взгляд, бесцветно сказал темнолицый. – Радуйся, что мы нашли тебя первыми. Городские зеваки свели бы тебя с ума.
Скорее гора, чем муравейник. Шесть концентрических кругов: балконы, террасы, пандусы и далеко вдающиеся в пески каменные пирсы. Десятки похожих на насекомых летательных аппаратов. Над верхним ярусом валил дым, поднимаясь из металлических труб.
– Не бойся. Ты попала куда нужно.
Темнолицый… как он там себя назвал? Кмун? – наконец-то выдавил улыбку. Кажется, он сам считал ее ободряющей.
– Почему храм? Какой храм? К кому вы меня везете?
– Храм – это место, без которого не работает техника. Здесь хранятся знания тысячелетий.
Она хотела спросить что-то еще – но не учла, как быстро движется аппарат. Когда Агелика набрала в грудь воздуха, над ними замелькали железные мостки.
Темнолицый поднялся.
Женщина тоже хотела встать – но в глазах потемнело, а голоса превратились в далекое бормотание. Видно, на долю мгновения она лишилась чувств, а когда пришла в себя – Кмун все еще стоял над ней, без всякой жалости глядя на Агелику.
Чертова анестезия!
Она словно плыла в медленных темных водах. Между ней и пришельцем как будто повисла дымка. Из-под ворота скафандра вдруг запахло кровью. Черт… Неужели все так плохо?
Когда мгла стала совсем уж непроницаемой, Агелика почувствовала, как ее подхватывают необыкновенно сильные для человека руки.
Темная и гладкая, совсем как черный мрамор, кожа пришельца пахла пылью.
Запах сводил жреца с ума.
Чужачку положили на металлическое ложе, выстланное теплым и мягким материалом, чей секрет затерялся в веках – и девять щупалец косметической машины непрестанно колдовали над ее бледным телом.
– В Книге Цифр сказано, что их использовали до вод жизни, – тихо проговорил Лайва.
– И что?
– Да то, что пока воды не придумали, предки не только уходили, – младший жрец всплеснул руками и замялся, подыскивая слово. – Они… ломались! Это машина-лекарь, понимаешь?
Может, и так. Кмуну было сложно такое представить. Сперва трое щупалец дочиста отскребли ее тело, отслоив корку крови и грязи. Еще одно высунуло тонкую иглу и вонзило в кожу.
Пахло потом. Пахло кровью. Но через все пробивался запах, от которого жреца охватывал трепет.
Боги и предки! Какой позор…
Ты жрец, сказал себе Кмун. У тебя есть женщина, что дарит удовольствие тремя тысячами способов, описанными в завете наслаждений. У тебя есть обряды повеления, которые заставляют мир оставаться собой, и нарушать их – табу. Так должно быть, потому что так хорошо, и думать об ином нет смысла.
Но запах женщины, исходивший от чужачки, оглушал Кмуна. Ни одна подательница удовольствий не пахла
– Как думаешь, кто она? – хрипло спросил Лайва.
Он тоже чувствует, понял жрец. И тоже не знает, что с собой делать.
– Она из предков, – хмуро произнес Кмун. – До вод жизни, еще до всего, предки послали корабли к другим мирам. Блестящие серебряные иглы, они стартовали из глубоких шахт… Я не знаю, чего они хотели, – закончил он. – Все это никому не нужно. А теперь и вовсе позабылось.
– И ты… Думаешь, она знает, как работает техника?
– Должна знать.
Кмун отвернулся. Но обнаженное тело по-прежнему стояло перед глазами. Видят боги, она была уродлива! Бледная, невысокая, с покрытым морщинками лицом и чересчур широкими бедрами. Подумать только, жрец всегда считал Лайву коротышкой, но рядом с ней тот казался полубогом.
И ее рука. Кмуна тошнило при взгляде на перелом.
– Из предков? – вдруг встрепенулся Лайва. – Нет. Из прапраправнуков. Мы еще из первых поколений… ну, после… А у них? Сколько поколений прошло у них?
Кмун не хотел знать. Да и у младшего жреца голос дрогнул.
– Нужно все рассказать старшим!
«Обряд десятилетия, – мог бы напомнить Кмун. – Половина занята в церемониях, а еще половина отсыпается». Но он понимал, что собрат ищет только повод сбежать. Пусть. Жрец и сам бы с удовольствием ретировался, да только Лайва прикатил косметическую машину прямо в его покой. Куда сбежишь из собственных комнат?
Когда Лайва ушел, жрец вышел на балкон, зависший в трех тысячах локтей над песками. В особенно ясные ночи отсюда виднелось зарево огней над Шрилагатом. Дивное зрелище, но все же хорошо, что храм стоит в стороне от города. Вдали от шума и толкотни сухой воздух пустошей пах как само время.
Жрец нахмурился. Запах чужачки преследовал его и здесь. Горячий и пряный, тот исходил даже не из комнаты, а от одежды. Словно, прикоснувшись к пришелице, Кмун ею замарался.