– Я – как ты, – ответил шаман. – Они мне не верют. Грят, ты не луше Кранты. Грят, ты пропадай сила. Грят, Златой Баба всех лечить, язвы живить.
Федор Ильич хлебнул супа, обжегся, зло выругался: «Зараза!»
– Зараза, – эхом отозвался шаман.
– Мда… И приумножится Русь землей Сибирской, – вспомнилось врачу. – Приумножилась…
Потепление изменило все. Выходы метана из-за таянья вечной мерзлоты – это еще мелочь. Вместе с газом из многовекового льда вышли болезни. Сибирская язва – первая ласточка. Почти все в стойбище ей переболели, остались на память отметины на лицах, как у шамана изуродованный рот. Появились и другие хвори, некоторые совсем неизвестные врачу.
Тулуканы, песчаные дюны вдоль берегов Лены, пошли в рост, отвоевывая участки тайги, потянулись длинными языками вдоль и против течения.
Энцефалит, затопление прибрежных территорий водами Северного Ледовитого океана и образование новых болот…
– Так че за баба? – спросил врач. – В пещере сидит, песни свои поет?
По преданию так должно быть.
– С неба, – ответил шаман.
– А… Так и с неба?
– Грят, – Прошка поднял руку с трубкой и изобразил спуск Бабы на землю. – Вот так, да.
Федор Ильич помолчал, обдумывая его слова.
– Ничего святого, – и в сердцах запустил кружкой с супом в солнце. Вскочил, прошелся взад-вперед, стараясь справиться с гневом. – Ладно. Нам бы этот день продержаться.
Шаман кивнул, пыхнул дымом:
– Хорошо. Черз день на месте буим. У Бабы.
– Тьху ты, черт! И ты туда же!
Прошка вжал голову в плечи, ссутулился, опасаясь гнева «дохтора».
– За этот день кризис пройдет! Кризис!
Здесь расположился целый городок: урасы соседствовали с палатками разных видов и расцветок. Федор Ильич разглядел даже пару надувных модулей – старых, заплатанных в нескольких местах, однако еще вполне функциональных.
Каждое стойбище возводилось обособленно, образуя улицы и переулки, ведущие к западной окраине городка, где темной громадой стояли скалы. Солнце неуклонно скользило к своей нижней точке над горизонтом, когда обоз Федора Ильича вошел в городок. Новоприбывших встречали радушно, ведь многие состояли в родстве. Даже врача сразу узнали: «Дохтор Кранты, дохтор Кранты».
– И я рад вас видеть, – произнес про себя Федор Ильич.
Его не интересовали здоровые. Он видел больных, которые едва передвигались среди чумов, сидели у костров, закутанные в меховые одежды. Врач Коец Федор Ильич видел пропитанные кровью повязки на руках и ногах, видел вовсе замотанных по глаза, изуродованных язвами. Слышал плач ребенка, стоны взрослых, причитания женщин…
Девушка, которую они везли к Бабе, пережила кризис. Теперь необходимо поддержать организм, а запасы врача не безграничны.
Федор Ильич попытался скрутить самокрутку, два раза просыпал табак на землю – руки не слушались. В конце концов бросил бумагу, растоптал каблуком.
– Знач, Баба, грите. Золотая, знач. Не все то золото…
– Федор! – окликнул его шаман.
– Да иди ты…
Прошка не ушел. Догнал, остановил, положив руку на плечо.
– Туда не ходи.
– Чего это вдруг?
– Не пущат.
– У меня больной на ладан дышит, – врач начинал злиться. – Там на нартах, – он указал пальцем назад, где становились лагерем прибывшие, – умирает девушка. И это не твоя беда! – Он ткнул себя в грудь. – Это моя беда! Моя, понимаешь!
– Не ори, – обиженно произнес шаман. – Я с тобой.
Федор Ильич почувствовал стыд: правда, чем виноват Прошка Лебедев? Он тоже старался, старался изо всех сил, помогал в дороге.
Врач промолчал, отвернулся и направился к скале.
Много ли врач видел чудес на своем веку? Пожалуй, были чудеса исцеления, когда Федор Ильич чувствовал присутствие. Бога? Ангела? Святой Девы? Не важно. Не важно, во что верил больной. Он исцелялся и в тот момент врач Коец Федор Ильич тайком крестился и говорил «спасибо». Так было, когда со страшной раной в боку от железного прута на его руках едва не умер Прошка Лебедев, шаман, спасший охотника таким странным способом. Кто тогда стоял рядом с врачом? Предки шамана? Золотая Баба? Как знать, но поутру рана затянулась, и Прошка открыл глаза.
Чем ближе Федор Ильич подходил к темной громаде скалы, тем заметнее становилось сияние. Чудо? Кто ж его знает.
Зеленые и фиолетовые отблески вспыхивали над палатками и урасами. Оно было очень похоже на северное сияние, только меньших масштабов, и врач, зачарованный странным свечением, остановился.
– Что это? – спросил он Прошку.
– Ураса Бабы светься.
Федор Ильич взглянул на шамана, тот невозмутимо посмотрел на него.
Странное чувство, смесь растерянности и неловкости пришло к врачу. Он не верил, а чудо, оказывается, есть. Вот оно полыхает над городком, хотя солнечный свет приглушает, не давая разгореться в полную силу.
– Плехо дело, – сказал Прошка. – Баба, грят, давно не выходит. Слабый стал. Шаманы совсем сил не стал звать ее. У порога только олонхосуты. Олонхи говорят, зазывают Златую.
– У порога сидят? А войти пытались или это нельзя?
Шаман посмотрел на врача, да тот и сам понял, что ерунду сморозил. Войти в дом духа не так-то просто.
– Стены, грят, не пройти. Человека, грят, толкают назад.