Старший стражник пожал плечами, ухватил Ликху за шкирку и потащил за собой, будто мешок с отрубями. Слова, которые бородатый велел попомнить, стражник наверняка пропустил мимо ушей. Но не Ликха.
Её оставили в живых лишь потому, что она была ещё кутёнком, несмышлёной безобидной сучкой-щенком. Остальных женщин умертвили у неё на глазах – деловито и бесстрастно зарезали, затем столкнули в пропасть тела. Над Ликхой ражий кряжистый имперец тоже занёс уже было клинок, но бородач вывернулся у него из-за спины и перехватил руку на замахе.
– Наместник велел доставить в крепость девку для услад и забав, – буркнул бородач. – Эта вроде из себя ничего. Пускай живёт.
До возраста, пригодного для услад и забав, Ликхе оставалось сейчас всего чуть. Но дожидаться наступления этого возраста она не собиралась. Волкарицы в неволе не живут. Она либо вырвется из крепостной клетки, либо подохнет.
Ликха повернула тугой бронзовый рычаг и подставила ладонь под горячую струю. Ванна была первым, с чем она познакомилась здесь десять лет назад. Тогда её, кусающуюся и царапающуюся, завернули в грубую холстину и бросили прямо в воду. Не такую горячую, как сейчас, лишь слегка тёплую. Ликха чудом выпуталась из мгновенно набрякшей и ставшей тяжелой ткани, вынырнула, отфыркалась, рванулась прочь, но грубые жёсткие руки швырнули её обратно. Затем вода стала теплее. Ещё теплее. Ещё. Ликха не успевала понять, что происходит – три пары рук ворочали её, намыливали, натирали до крови жесткой щеткой, смывали пену и грязь и намыливали опять. Это было отвратительно и ужасно. Сейчас ужаса она уже не испытывала, но отвращение осталось. Даже после десятка лет, прожитых бок о бок с имперцами. Сначала забавным домашним зверьком, потом всё менее забавным, но привычным и милым.
Ликха хлопнула рукой по воде. Вверх взмыл фонтанчик брызг.
– Дикарочка забавляется? – сипло осведомилась дуэнья.
Ликха снова оскалилась и показала теперь уже невидимой за струями пара бабище похабный жест. Затем потянула к себе тунику и один за другим выудила из её складок полтора десятка плоских камней. Ликха собирала их не один месяц, таясь, озираясь, следя, чтобы никто не заметил, как она умелым пинком подбрасывает камень в воздух, ловит на лету и прячет под подол. Как же она ненавидела эти бабские тряпки! Наброшенные на плечи шитые золотой вязью простыни – хламиды, под которыми гулял ветер. То ли дело штаны и рубахи из козьей шерсти, что носили воительницы в племени. Удобные, тёплые, не сковывающие движений.
Ликха вновь похлопала ладонью по воде и пару раз звучно шлёпнула по скользкому мрамору. Затем быстро расставила камни, опутала выдернутой из рукава нитью. Достаточно будет лишь подтолкнуть первый, и они начнут медленно соскальзывать, громко плюхаясь в воду. Дуэнья не сразу поймет, что эти звуки производит не плещущаяся Ликха. А когда спохватится, будет уже поздно. Пока оповестит стражу, пока вышлют погоню, пока та в темноте отыщет след…
Расставив камни, Ликха на цыпочках подкралась к дальней торцевой стене. В неё на высоте в два человеческих роста было врезано узкое и скошенное наружу отверстие для проветривания. Вечер за вечером, принимая постылые ванны, Ликха обследовала это отверстие. Научилась бесшумно подпрыгивать и цепляться за край кончиками пальцев, подтягиваться на руках и протискиваться в щель. Свобода была так близка – рукой подать, но Ликха не торопилась. У неё был шанс, всего один, другого ей не дадут. Потерять этот шанс означало потерять навсегда свободу. А значит, и жизнь. Десять лет Ликха терпеливо ждала своего шанса. Сегодня её день настал.
Она проделала привычный, выученный за сотни тренировок набор движений. Подпрыгнула, подтянулась, втиснулась, огляделась. Примыкающий к крепостной стене двор был пуст. Лишь откуда-то издалека доносились едва слышные голоса и смешки занятых болтовнёй стражников.
Ликха соскользнула вниз, метнулась к камням, в последний раз оценила правильность их расстановки и заранее рассчитанным движением толкнула первый. Камень качнулся и стал медленно, словно неохотно, валиться в воду.
Ликха услышала его плеск, когда уже подтягивалась к врезанному в стену отверстию. Она резко, отчаянно вонзилась в него, протиснулась, выбросилась во двор, перекатами его одолела и замахнула на крепостную стену между зубцами. Цепляясь за каменную кладку ногтями, в кровь обдирая руки, плечи, коленки, стала спускаться. На полпути сорвалась и, сложившись в комок, полетела вниз. Грянулась оземь, покатилась по склону. Больно было неимоверно, но Ликха сумела подавить крик и даже не застонать. Она с ходу вмазалась в древесный ствол, но лишь клацнула зубами и больше не издала ни звука. Кое-как поднялась на ноги, шатнулась, но устояла. Превозмогая разламывающую рёбра боль, потрусила в лес. На свободу. Полчаса спустя она отыскала в темноте вепревую тропу, встала на неё и, надрывая жилы, ни на мгновение не останавливаясь, помчалась на север.
– Подъём! Вставай, др-ряхлая немощь! Подъём, я сказал! Стар-рый дур-рак.