Рекламную акцию в день города Т. проводит новый оператор сотовой связи. Аниматоры везут с собой восемь костюмов божьих коровок. Пятнистый жучок – символ нового оператора. Сотовики отправили аниматоров не поездом, а на фирменном автобусе, то ли из уважения, то ли боясь за костюмы.
Артём и его бригада уже дважды отыграли в других городах, и сотовики решили не искать добра от добра.
Прибывают в гостиницу города Т. ближе к шести вечера, расселяются. Лия уезжает к каким-то старым знакомым и Грот, поужинав, отправляется спать. К телу ещё не привык – усталость накапливается быстро.
Ночью опять видит сны: лица людей, которых Артём когда-то знал, странные места, жутковатые существа… Грот опять не раз просыпается – однажды от собственного крика. Помимо знакомых Гроту страха и непонимания, во сне мелькают новые чувства. Грот не способен распознать их и описать. Тени, всполохи, блики незнакомых, новых эмоций. Ничего более.
Позавтракав, Грот выходит на гостиничный двор – прогуляться и осмотреться. Некий маленький зверёк – вспомнилось «кошка» – сидит на высоком дереве и отчаянно мяукает.
«Котёнок, – понимает Грот, пользуясь памятью Артема. – Высоко забрался, не может слезть».
Гроту становится весело. Медузам такое нравится. Но веселью что-то мешает. Какое-то новое чувство – да, да, оно и во сне мелькало – портит удовольствие от наблюдения за беспомощностью котёнка. Что за чувство? Грот пытается разобраться. Несколько раз поднимает глаза, выискивая котёнка, и снова вниз опускает, сосредоточиваясь на себе.
«Что со мной происходит? Это что – жалость? Так они называют это? Когда не радуешься чужой беде, а, наоборот, хочешь выручить. Со-стра-даешь. Но зачем?! Какой в этом смысл?» – думает Грот.
Какая-то тётка неуклюже пытается ссадить котёнка на протянутую тому палку, но деревяшка слишком коротка, и котенок, чуть не сорвавшись, начинает мявкать ещё тревожнее. Пацан лет десяти, что-то обсудив с теткой, храбро взбирается по дереву и – сам, правда, чуть не сорвавшись – цепляет-таки котёнка на правое плечо. Зверёк не стал дожидаться, когда его поставят на землю – спрыгивает сразу, как высота становится безопасной.
«Идиоты, – внутренне усмехается Грот, – убежала ваша добыча-то. Не сожрёте теперь. – Смотрит на тётку с мальчиком и понимает, что они радуются. – Невкусные кошки, наверное».
Грот возвращается в гостиницу. Установочный сбор с аниматорами проходит почти без сбоев – Грот просто дает вытекать словам из памяти Артёма. Конечно, если бы актеры слушали внимательнее, точнее, если бы вообще слушали, нашли бы множество нестыковок. Но аниматоры в этих вопросах не кошку, а собаку съели, а собрание – просто формальность.
Вечером развозят божьих коровок по точкам. Потом Грот сидит в автобусе, запаркованном неподалёку от Центральной площади. Вся информация с точек будет стекаться сюда – к координатору.
Акция на площади проходит на удивление ровно – если не считать того, что от Сани Молохова быстро запахло спиртным, хотя никто, как всегда, не заметил, где пятнистый жук успел отыскать желанный нектар. Но так всегда.
Звонит Лия с точки в другом районе – там тоже порядок, не считая драки.
По её словам, трое каких-то дебилов пристали к паре, за которую заступился дядечка средних лет.
– В общем, – говорит Лия, перекрикивая шум толпы, – отхайдокали дядечку – мама не горюй! Он только раз и успел одному гопнику по мордасам съездить! Хорошо, полиция была рядом! Одного схватили, а двое других – аля улю! В остальном всё зашибись! Я, – Лия затишает голос, насколько возможно, учитывая праздничный шум, – даже накатила слегка. Не смогла устоять под блиночек с икоркой. Вкуснотища!
Грот понимает, почему рассказ Лии показался ему столь порывистым.
– Зачем? – спрашивает Грот. В автобусе можно говорить негромко.
– Тём! Не будь занудой! Ну выпила каплю, что теперь, премии лишишь? Или не любишь, когда губы пахнут коньячком? Буду знать!
– Зачем дядька за ту пару заступился?
– А х… хто его знает? – удивляется Лия вопросу, отчего тон её голоса съезжает к басам. – Не понравилось… поведение.
– Может, чей-то отец? – Грот понимает, что задаёт глупые вопросы, но хочет понять логику землян. Это часть его работы.
– Да нет, почему? – Лия, кажется, даже трезветь начинает. – Тебе-то какая разница? Стало жалко молодых, парень там был – совсем хлюпик, вот дядечка и решил помешать беспределу. Помешал, тля…
– Всё равно не понимаю, – сознается Грот. – Жив хоть дяденька?
– Да, минут через десять «Скорая» прикатила, увезли.
– Ясно, – врет Грот. – Отбой! Будут новости – звони. И, Лия! – Память Артёма хранила директорские навыки. – Не пей больше! Вечером выпьем, – говорит Грот. В его планы входит более тесное знакомство с человеческой физиологией.
– Опаньки! – хохотнула Лия. – Ловлю за язык! Причём коньячными губами!
«Зачем этот дядька бросился помогать посторонним? Опять, что ли, жалость? Сострадание? Смешные эти люди. Их будет легко захватить», – думает Грот, глядя на буйство веселья сквозь стекло автобуса.