Читаем Настоящая история мадам Баттерфляй полностью

Сжавшись в углу комнаты, Тёо-Тёо слушала счастливый лепет сына, и ей никогда еще не было так грустно с тех пор, как отец совершил харакири. Внезапно она почувствовала, что ей нечего больше ждать, незачем жить, и, если бы ей не нужно было заботиться о Дзинсэе, Тёо-Тёо покончила бы с собой в тот же день.

Она не знала, как долго просидела так, плача, и ее слезы оставляли большие мокрые пятна на татами, пока наконец она не застыла на полу в полном изнеможении.

В таком положении и нашла ее Судзуки часом позже: увидев побелевшее лицо Тёо-Тёо и ее безжизненную позу, служанка в панике подумала, что госпожа от горя скончалась.

Судзуки принялась трясти ее, причитая:

— Тёо-Тёо-сан, очнитесь, пожалуйста, скажите мне, что вы живы! Что же нам с Дзинсэем без вас делать!

Почувствовав, что Тёо-Тёо шевельнулась, Судзуки испытала огромное облегчение. Что там говорила ей в деревне мать? Если человек добровольно погрузился в беспамятство, нужно непременно привести его в чувство. Разбудить, усадить, отхлестать по щекам — что угодно, лишь бы он очнулся.

С силой, которую миниатюрная Судзуки даже не подозревала в себе, она приподняла Тёо-Тёо и прислонила к стене, не давая снова соскользнуть на пол. Но не смогла заставить себя ущипнуть госпожу или отвесить ей пощечину, чтобы та пришла в себя.

Вместо этого Судзуки села рядом с Тёо-Тёо и стала разминать ей руки и ноги, пока не почувствовала, как холод отступает и конечности любимой госпожи медленно наполняются живительным теплом. Прерывистое дыхание Тёо-Тёо стало равномернее, глубже, и Судзуки заплакала уже от радости.

Краски вернулись на лицо Тёо-Тёо, и она заговорила на удивление сильным голосом:

— Прости, Судзуки-сан, что доставила тебе столько беспокойства — причиной моего состояния стало потрясение, что мы испытали сегодня, но с божьей помощью со мной все будет в порядке.

— Да, с нами со всеми все будет в порядке, — горячо закивала Судзуки, и это движение придало ей столько спокойствия и уверенности, что она никак не могла остановиться.

При виде кивающей головы служанки Тёо-Тёо неожиданно улыбнулась и протянула руку, чтобы остановить это движение, от которого у нее закружилась голова.

Осмелев, Судзуки продолжала:

— Да, госпожа, нельзя позволять, чтобы нас сломило позорное предательство нашего доверия и гостеприимства каким-то там американцем!

Тёо-Тёо снова улыбнулась и позволила Судзуки помочь ей подняться с татами. Она так яростно принялась отряхивать складки юката, словно этим простым действием могла навсегда вытряхнуть Бенджамина Пинкертона из своей жизни.

— Пойдем погуляем с Дзинсэем и подышим воздухом! Думаю, нам всем это нужно!

ГЛАВА 10

В течение следующих нескольких дней Пинкертон несколько раз приходил к Тёо-Тёо: ему нужно было поговорить с ней о ребенке, но она отказывалась его принимать. Боль была все еще слишком свежа, чтобы вынести встречу, хотя отчасти ей и хотелось его видеть. Несмотря на всю ложь и предательство, потаенные уголки ее разбитого сердца отказывались слушать голос разума.

Ей хотелось, чтобы их корабль уплыл, увозя Пинкертона с его женой Хелен из Нагасаки: так было бы проще вернуться к разрушенной жизни. Но по какой-то причине Пинкертон отказывался покидать город.

На следующей неделе раздался знакомый стук в дверь, за ней оказался Шарплесс, пришедший к Тёо-Тёо. Судзуки не могла не впустить его, потому что он уже вошел в гэнкан.

— Все в порядке, Судзуки, — сказала Тёо-Тёо служанке, преграждавшей своим телом вход в гостиную. — Я приму Шарплесса-сан.

— Я очень вам сочувствую, — заговорил американский дипломат, едва опустился на татами в гостиной.

— Сочувствия недостаточно, и оно не кажется искренним в такой ситуации, вы согласны? — мягко ответила Тёо-Тёо, но в ее голосе прозвучала непривычная едкость.

— Вы имеете полное право сердиться, с вами нехорошо поступили, — продолжал Шарплесс.

— Да, Шарплесс-сан, мне разбили сердце и разрушили жизнь из прихоти, — ответила Тёо-Тёо голосом, полным страдания. — Так что вы правы, со мной поступили скверно.

Воцарилось долгое молчание, и, видя, как высокопоставленный чиновник американского консульства пристыженно склонил голову, Тёо-Тёо смягчилась.

— Вы пришли, только чтобы извиниться за Пинкертона? — спросила она.

Подняв голову, Шарплесс ответил:

— Да, и чтобы поговорить о будущем ребенка. Поскольку его отец — американец, он имеет право на американское гражданство, и я могу помочь ему его получить.

— Но ведь Дзинсэй живет в Японии, зачем ему американское гражданство?

— На данный момент это, конечно, верно, — ответил Шарплесс. — Но если у Дзинсэя будет американское гражданство, он сможет однажды отправиться в Америку на поиски возможностей. Я понимаю, что все это очень неожиданно, тем более вы потрясены новостями о Пинкертоне, поэтому вам, наверное, нужно время, чтобы подумать. Просто дайте мне знать, когда примете решение, Тёо-Тёо-сан. — Шарплесс допил чай, который, как принято в Японии, принесла ему Судзуки, и поднялся, чтобы уйти.

Он вышел из дома, и они услышали, как хрустит под его ногами гравий на садовой дорожке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Роза
Роза

«Иногда я спрашиваю у себя, почему для письма мне нужна фигура извне: мать, отец, Светлана. Почему я не могу написать о себе? Потому что я – это основа отражающей поверхности зеркала. Металлическое напыление. Можно долго всматриваться в изнаночную сторону зеркала и ничего не увидеть, кроме мелкой поблескивающей пыли. Я отражаю реальность». Автофикшн-трилогию, начатую книгами «Рана» и «Степь», Оксана Васякина завершает романом, в котором пытается разгадать тайну короткой, почти невесомой жизни своей тети Светланы. Из небольших фрагментов памяти складывается сложный образ, в котором тяжелые отношения с матерью, бытовая неустроенность и равнодушие к собственной судьбе соседствуют с почти детской уязвимостью и чистотой. Но чем дальше героиня погружается в рассказ о Светлане, тем сильнее она осознает неразрывную связь с ней и тем больше узнает о себе и природе своего письма. Оксана Васякина – писательница, лауреатка премий «Лицей» (2019) и «НОС» (2021).

Оксана Васякина

Современная русская и зарубежная проза