Настоящая история мадам Баттерфляй

Крошечная ладошка потянулась потрепать ее по щеке, в комнате послышался знакомый смех, и солнечный луч позолотил маленькую головку у нее на груди. Дзинсэй вернулся к ней в объятия, и жизнь снова наполнилась светом.

Но это был только сон, и, проснувшись, Тёо-Тёо увидела вокруг себя море незнакомых лиц, врача с отрядом медсестер, проверявших ее состояние, а за их спинами тревожно топталась Судзуки.

«Сон… всего лишь сон…»

В руках и на душе у нее было пусто, и Тёо-Тёо пришлось приложить усилие, чтобы держать себя в руках в присутствии незнакомцев.

«Помни слова Судзуки: живи каждый день как читаешь книгу, страница за страницей», — повторяла она про себя, словно мантру, пока медики делали заметки, прежде чем уйти, удовлетворившись ее состоянием.

Судзуки подскочила к ее кровати и с воодушевлением сообщила:

— Только что медсестра сказала мне, что вам гораздо лучше и, возможно, уже послезавтра вы сможете вернуться домой! Жду не дождусь, когда мы снова будем дома!

Тёо-Тёо кивнула, пытаясь выказать больше энтузиазма, чем чувствовала. Она была не против остаться в больнице, потому что та служила ей убежищем, где ей нужно было думать только о том, чтобы поправиться, и ее не тревожили никакие демоны.

Бедная Судзуки, последние несколько дней стали для служанки такими тяжелыми, что удивительно, как это она не собрала вещи и не отправилась обратно в деревню!

На следующий день в больнице поднялась суматоха, потому что Тёо-Тёо-сан пришел проведать мистер Шарплесс из американского консульства. Персонал никак не мог взять в толк, почему дипломат из посольства нес на руках умирающую девушку всю дорогу до больницы, и им оставалось лишь шепотом обмениваться предположениями.

Шарплесс сообщил руководству больницы об обстоятельствах Тёо-Тёо и роли, которую в них сыграл Бенджамин Пинкертон, потому что опасался, как бы персонал в своих домыслах не приписал эту роль ему самому.

Однако на этом он и остановился: все равно репутацию можно защитить лишь до определенной степени.

— Уж не знаю, благодарить ли мне вас, Шарплесс-сан, но я слышала, что вы несли меня на руках всю дорогу сюда, — первое, что сказала Тёо-Тёо, завидев американского дипломата.

— Приятно было бы услышать «спасибо», — насмешливо ответил Шарплесс, но улыбнулся: он чувствовал неимоверное облегчение от того, что Тёо-Тёо выкарабкалась, избавив его от множества неприятностей, объяснений и ответственности за случившееся.

— Нет, Шарплесс-сан, — не согласилась Тёо-Тёо. — Я желала умереть, а вы мне помешали, поэтому я не могу вас благодарить.

Шарплесс знал, что не стоит с ней спорить, поэтому промолчал. Ему вспомнился совет, который он получил, когда только приехал, чтобы занять свой пост в Нагасаки: «Когда вы в чем-то не согласны с японцем, пожалуйста, не пытайтесь возражать по-американски. Не в их культуре спорить, они просто замолкают и остаются при своем мнении!»

Несколько дней назад он отправил Пинкертону сообщение, в котором безо всяких экивоков рассказал, что случилось, и заявил, что это его вина. Почти сразу же пришел ответ с многословными извинениями, предложением послать Тёо-Тёо некую сумму денег и запоздалой просьбой сообщить ей, что у Дзинсэя все прекрасно.

Шарплесс передал извинения и предложение денег, но ничего не сказал о Дзинсэе, потому что видел, что несчастная мать, которая только-только начала принимать пищу, еще слишком тяжело переживает утрату.

— Рад, что вы выглядите намного лучше, Тёо-Тёо-сан, — сказал он и медленно опустился на жесткий деревянный стул возле ее постели, все еще чувствуя боль в спине оттого, что несколько дней назад нес Тёо-Тёо на руках три километра. Такая боль могла пройти нескоро — еще одна претензия, которую он предъявит Бенджамину Пинкертону, когда однажды вернется в Америку.

— Врачи говорят, что через два дня я смогу вернуться домой, Шарплесс-сан, — прервал его размышления тихий голос Тёо-Тёо. — Мне не хочется отсюда уходить, но я знаю, что не могу остаться здесь навсегда.

Хотя Тёо-Тёо еще сердилась на американского дипломата, она все равно была рада его видеть — его присутствие и поддержка каким-то образом утешили ее, помогли почувствовать себя в безопасности.

— Я снова стану сильной ради своего сына, Дзинсэя, — продолжала она тем же далеким голосом. — И каждый день буду писать ему письмо. Когда вы поедете обратно в Америку, вы возьмете с собой эти письма, Шарплесс-сан? Может быть, когда-нибудь он их прочитает.

— Да, конечно, — ответил он, скорее чтобы просто подбодрить ее, и у него получилось.

На этот раз Тёо-Тёо улыбнулась настоящей улыбкой, отразившейся в ее глазах, и сказала:

— Спасибо, это все, о чем я прошу.

Она немного поговорила с ним на запинающемся английском, и, когда Шарплесс собрался уходить, на душе у него было спокойно: теперь он знал, что с ней все будет хорошо.

К тому времени, как Тёо-Тёо выписали из больницы, в доме стараниями Судзуки не осталось ничего, что напоминало бы о случившейся здесь трагедии, кроме порванного татами посреди гостиной, с которым она ничего не смогла поделать.