Еще Судзуки сложила все игрушки и другие вещи Дзинсэя в мешок и убрала в осиирэ[13]
, подальше от глаз хозяйки. Она не хотела, чтобы напоминание об утраченном сыне спровоцировало новый приступ депрессии. Чистка была такой тщательной, что казалось, будто ребенка никогда не существовало — будто они с Тёо-Тёо вернулись в те дни, когда были только вдвоем.К удивлению Судзуки, хозяйка, едва войдя в дом, повернулась к ней и резко спросила:
— Где вещи Дзинсэя?
— Я все их убрала, Тёо-Тёо-сан, подумала, что вам в вашем нынешнем состоянии не захочется напоминаний, — извиняющимся тоном ответила Судзуки.
— Нет, Судзуки, верни их на место, — велела Тёо-Тёо. — Когда я вижу вокруг его вещи, у меня на душе мир, потому что я знаю, что когда-нибудь мы снова встретимся. И сейчас мне нужна эта надежда.
Судзуки поколебалась, но не могла ослушаться приказа госпожи, поэтому неохотно достала вещи Дзинсэя, которые так надежно спрятала.
Тёо-Тёо зарылась лицом в детскую одежду, особенно в матросский костюмчик, который когда-то купила ему Судзуки, и стала вдыхать запах своего ребенка — это было все, что у нее осталось. Она велела, чтобы Судзуки вернула маленькую деревянную лошадь-качалку в угол комнаты, где та стояла раньше, чтобы Тёо-Тёо могла видеть ее каждый день.
Больница была для нее убежищем в первые дни после трагедии, но теперь, когда все успокоилось, она была рада, что вернулась домой. Однако перед ней стояли неодолимые трудности, в том числе и вопрос, как ей теперь жить дальше, что делать со своей жизнью.
ГЛАВА 16
В последние несколько месяцев работы в баре Маруямы Тёо-Тёо взялась дополнительно учить девушек основам английского, чтобы они могли как-то разговаривать с американскими моряками, толпой валившими в бар, когда их корабли останавливались в Нагасаки.
Ей нравились эти уроки, потому что девушки с большим рвением и энтузиазмом впитывали те немногие знания, которыми она могла с ними поделиться. Тёо-Тёо старалась не думать о том, что их энтузиазм на самом деле вызван желанием угодить парням с американских кораблей и получить побольше долларов.
Теперь, когда не нужно было больше ухаживать за Дзинсэем, Судзуки устроилась на местную шелковую фабрику, чтобы раздобыть денег, и каждый вечер возвращалась с руками, опухшими от многочасовой работы у станка.
При виде натертых рук Судзуки, почти каждый вечер отмокающих в чашке с целебными травами, Тёо-Тёо преисполнилась решимости как можно скорее найти работу и некоторое время подумывала вернуться к обучению английскому девушек из бара.
Но в итоге она решила, что не будет этого делать, потому что вид заигрывающих с девушками американских моряков был слишком болезненным напоминанием о ее отношениях с Пинкертоном. К тому же Тёо-Тёо не хотелось возвращаться к жизни гейши, выполнявшей капризы плативших за ее услуги мужчин.
— Не торопитесь возвращаться на работу, Тёо-Тёо-сан, вы только что оправились после тяжелой травмы, вам нужно отдохнуть, — пыталась успокоить ее Судзуки.
— Нет, Судзуки-сан, это я должна платить тебе за твою службу, а вместо этого ты работаешь на шелковой фабрике, чтобы нас обеспечить! Это недопустимо! Завтра я схожу в консульство и попрошу Шарплесса-сан о помощи, может быть, он найдет мне учеников. В конце концов, он спас мне жизнь против моей воли, так что теперь должен помочь мне найти денег, чтобы мне было на что жить!
На следующий день, едва взошло солнце, Тёо-Тёо оделась и поспешила к Шарплессу в консульство.
Он был занят в порту, куда только что пришли несколько военных кораблей, и минул почти час, прежде чем Тёо-Тёо увидела, как он заходит в консульство.
— Простите, что заставил вас ждать, — сказал он, едва увидел ее. У Тёо-Тёо промелькнула мысль, что он был одним из немногих мужчин, которые имели обыкновение перед ней извиняться: в чайном доме, а потом в баре Маруямы извинялись в основном девушки. После того как вся ее взрослая жизнь прошла в услужении у мужчин, эта маленькая смена ролей была даже в чем-то приятна!
«Наверное, так принято в Америке!» — подумала она, дожидаясь, когда он повесит пальто и сядет за стол.
— Чем я могу вам сегодня помочь, юная леди? — спросил Шарплесс.
На ее лице было написано беспокойство, и он почувствовал укол жалости. Бедная девочка, всего двадцать лет от роду, а уже через столько всего прошла. Один этот уродливый красный шрам на шее уже говорил о многом.
— Шарплесс-сан… — неуверенно начала Тёо-Тёо. Она терпеть не могла о чем-то просить, но находилась в отчаянном положении — не столько из-за денег, сколько из-за того, что ей нужна была причина жить дальше. — Вы не могли бы посоветовать мне, где найти учеников английского? Раньше я учила гейш в баре Маруямы, но по понятным причинам не желаю туда возвращаться.
Шарплесс на минуту задумался, потом сказал:
— Почему бы вам не поговорить с миссис Синклер, она руководит женской миссионерской школой в соседнем здании? Уверен, ей пригодилась бы девушка вроде вас, способная обучать основам английского, а я замолвлю за вас словечко.