Настоящая партнерша

Так оно и вышло. По крайней мере в течение последующих десяти часов, когда температура упала ниже 70 градусов, какое-то время продержалась на этом уровне, а потом начала медленно, очень медленно подниматься. Десять часов, в течение которых ведра с водой не убирались с печки, десять часов, в течение которых мисс Денсби-Грегг, ее горничная Елена, а позже Солли Ливии держали у ведер паяльные лампы, чтобы ускорить процесс таяния снега и согревания воды. Десять часов, в течение которых мы, водители, сменяя друг друга, регулярно терпели мучительную боль в онемевших от мороза конечностях, когда восстанавливалось кровообращение. Десять часов, на протяжении которых мы начали испытывать почти патологический ужас перед необходимостью снова и снова погружать ноги в горячую воду. Десять часов, в течение которых Малер все больше слабел, а

Мари Ле Гард, впервые погрузившись в молчание, соскользнула на пол и лежала, съежившись, в углу, опустив веки, похожая на человека, которого покинула жизнь. Десять часов! Десять бесконечных часов неописуемых мук, равных мукам чистилища... Но еще до того, как истекли эти десять часов, произошло нечто такое, что совершенно изменило всю картину.

В полдень мы остановили тягач. Пока женщины разогревали суп и с помощью паяльной лампы размораживали две банки с фруктами, мы с Джекстроу наладили наш приемник, подняли антенну и начали посылать наши позывные, наш сигнал ГФК. Обычно на этих аппаратах, с ручной рукояткой и мощностью в 8 ватт, ключ морзянки используется для передачи, в то время как прием осуществляется через пару наушников, но благодаря искусству и изобретательности Джесса, который знал, что кроме него в нашей группе никто не владеет азбукой Морзе достаточно свободно, аппарат был перестроен и ключ использовался только для позывных. Теперь передача велась через ручной микрофон, а путем особого, но очень простого подключения к антенне он превращался в маленький, но достаточно эффективный динамик.

Попытка связаться с Джессом была просто жестом. Я дал обещание, и я его держал, только и всего. К тому же нас, по моим подсчетам, теперь разделяли 120 миль, а это был почти предел для нашей малогабаритной рации. Я не знал, какое влияние мог оказать на передачу интенсивный холод, но не ожидал ничего хорошего. И наконец, разве сам Джесс не сказал, что починить наш передатчик невозможно?

Прошло минут десять. Десять минут, в течение которых Джекстроу усердно крутил рукоятку, а я посылал наши позывные, повторенные трижды. Потом я переключился на прием, послушал, затем встал и с привычной уже обреченностью махнул Джекстроу рукой, чтобы он перестал крутить рукоятку. И вдруг, в этот самый миг, микрофон в моей руке неожиданно ожил:

«ГФ-Икс вызывает ГФК. ГФ-Икс вызывает ГФК. Слышим вас слабо, но отчетливо. Повторите. Прием».

От волнения я чуть не выронил микрофон.

«ГФК вызывает ГФ-Икс. ГФК вызывает ГФ-Икс». — Я почти прокричал эти слова и увидел, что Джекстроу знаками показывает мне, чтобы я переключился на передачу, проклял себя за тупость, переключился на передачу, снова послал позывные и потом, забыв процедуру и этикет радиосвязи, кричал в микрофон:

— Говорит доктор Мейсон! Говорит доктор Мейсон! Слышу вас ясно. Это вы, Джесс?

После этого я перешел на прием.

— Да, сэр. Рад вас слышать. — По радио слова звучали безлично, казались лишенными смысла. — Как вы там? Насколько продвинулись? Как погода?

— Пока ничего, — ответил я. — Мороз крепкий, минус 70 градусов. Продвинулись миль на 120. Джесс, это же чудо! Как вы его починили?

— Не починил, — бесстрастно ответил он.

Наступила пауза, потом я снова услышал его голос:

— С вами хочет говорить капитан Хилкрест, сэр.

— Капитан Хилкрест? Откуда, черт возьми, капитан Хилкрест?..

Я сразу умолк, но не от удивления, хотя был крайне удивлен, что Хилкрест, который, как я считал, должен был находиться почти на 250 миль севернее нашей станции МГГ, вдруг очутился там вместе с Джессом, а потому, что предостерегающий взгляд Джекстроу нашел отклик в каком-то уголке моего мозга.

— Держите связь. Через две-три минуты я вас вызову.

Сначала мы крепили рацию позади кузова, и я знал, что в кузове слышно каждое слово. Как раз в этот момент полог приподнялся, и из-за него выглянули Коразини и Веджеро. Но я не обратил на них внимания: меньше всего сейчас я думал о том, как бы кто-нибудь не обиделся. Я просто подхватил передатчик и генератор, в то время как Джекстроу отключил антенну, и мы отошли подальше от тягача. Пройдя ярдов двести, я остановился. Те, кто были в кузове, могли нас видеть: над плато мерцал слабый полуденный свет, но не могли слышать нас.

Мы снова наладили радио, и я попытался послать позывные, но это было безнадежно. Мы слишком долго были на открытом воздухе, и моя рука непроизвольно выбивала ключом прерывистую дробь. К счастью, на другом конце поняли или угадали, что происходит. Едва я перешел на прием, как усышал голос Хилкреста, спокойный, уверенный, бесконечно ободряющий голос.