За весь этот бесконечный день мы останавливались только дважды: в четыре и в восемь часов, чтобы заправиться. Я выбрал это время, потому что условился с Джессом держать с ним связь через каждые четыре часа. Но хотя мы вынесли рацию наружу и, пока Джекстроу заправлялся, Коразини крутил ручку генератора, а я выстукивал наши позывные почти непрерывно в течение десяти минут, я не получил даже намека на отклик. Да я и не ожидал ответа. Даже если каким-то чудом Джессу удалось починить наш РКА, турбулентность атмосферы, вызвавшая северное сияние, почти наверняка убила всякую возможность контакта. Но мы с Джессом договорились, и я должен был держать слово.
К тому времени, когда я сделал вторую попытку, мы все, даже Джекстроу, дрожали и тряслись от жестокого холода. В нормальных условиях мы бы так его не чувствовали: в очень холодную погоду мы надевали на себя два комплекта теплой одежды, одну мехом внутрь, а другую мехом наружу, но мы отдали наши вторые комплекты Коразини и Веджеро. В этом ледяном ящике — кабине водителя мех был единственным спасением, и теперь мы оба дрожали, как и все остальные.
Временами кто-нибудь выскакивал из кузова и бежал рядом, пытаясь согреться, но все были так обессилены бессонницей, голодом, холодом и непрестанными усилиями сохранить равновесие во время движения тягача, что через несколько минут бегущие начинали спотыкаться и были вынуждены снова возвращаться в кузов. А когда они влезали туда, вспотевшие от изнуряющего бега в тяжелой и неуклюжей одежде, покрывавшей их тело, пот превращался в ледяную влагу, только ухудшая их состояние, так что мне, в конце концов, пришлось запретить эти пробежки.
Терпеть дальше холод, усталость и недосыпание было невозможно. И когда я наконец отдал приказ остановиться, было десять минут первого ночи и, не считая кратких Остановок для заправки и поисков радиосвязи, мы находились в пути уже двадцать семь часов.
Несмотря на изнеможение, несмотря на почти неодолимую потребность во сне, я думаю, что никто в эту ночь не сомкнул глаз, так как заснуть означало замерзнуть насмерть.
Никогда я еще не испытывал такого холода. Даже если учесть, что нас было двенадцать в этой крошечной деревянной коробке, рассчитанной самое большее на пять спящих человек, что в трубе нашей печки всю ночь ревел огонь и каждый из нас сразу получил по две чашки горячего кофе, эти темные часы были для нас сплошной мукой. Только и слышно было, как стучат зубы, словно в пляске святого Витта, локти и колени выбивают дробь на тонких деревянных стенках кузова, как кто-то растирает окоченевшее лицо, руку или ногу, стараясь восстановить замирающую жизнь. Каким образом пережили эту ночь пожилая Мари Ле Гард и больной Малер, осталось для меня загадкой. Но они все-таки выжили.
Когда я взглянул на свой светящийся циферблат, то увидел, что уже почти четыре часа, решил, что хорошенького понемногу, и включил верхний свет. Оба они бодрствовали.
Слабый верхний свет теперь превратился в тусклое желтое свечение, зловещий знак, показывающий, что даже аккумуляторы тягача начали замерзать. Но этого света было достаточно, чтобы разглядеть тесный круг лиц, бледных, посиневших, с желтыми пятнами на обмороженных местах, клубы пара, вырывающиеся при дыхании, тонкую пленку льда, которая уже покрывала стенки и крышу кузова, исключая несколько дюймов вокруг выходного отверстия печной трубы. Это была картина страданий и безысходного положения, равного которому я, пожалуй, никогда не видел.
— Что, бессонница, док? — Это заговорил Коразини, стуча зубами при малейшей паузе. — Или просто забыли включить электрогрелку?
— Просто люблю рано вставать, мистер Коразини, — в тон ему ответил я. Потом скользнул взглядом по осунувшимся, больным лицам. — Кто-нибудь поспал хоть немного?
В ответ все покачали головами.
— Кто-нибудь собирается спать?
То же движение.
— Ну тогда вот что. — Я с трудом поднялся на ноги. — Сейчас еще только четыре, но если уж погибать от холода, то мы с таким же успехом можем сделать это и на ходу. Но суть не только в этом: еще несколько часов на таком морозе, и тягач вообще не заведется. Что вы скажете на этот счет, Джек-строу?
— Пойду достану паяльные лампы, — сказал он вместо ответа и выбрался из брезентового полога. Почти тотчас же я услышал, как он сильно закашлялся в мертвящем холоде и как свистит его дыхание между приступами кашля.
Коразини и я последовали за ним. Леденящий холод перехватывал горло и, казалось, пронизывал легкие. Маски и очки мы натягивали на ходу, стараясь не оставлять открытой даже узкой полоски незащищенной кожи.