— Вот, значит, как обстоят дела... О’кей! Фабрика пластмасс в Трентоне получит еще одного трудягу. В конце концов, эта затея с боксом требовала слишком много труда и усилий. — В его голосе не слышалось ни сожаления, ни даже покорности судьбе, но это ровно ничего не значило: просто у него, как и у меня, была на душе более важная забота. Он умолк и устремил взгляд в темноту. Внезапно он резко обернулся: — Что это с вашим псом, Джекстроу?
— Не знаю, пожалуй, надо выяснить...
Пока мы разговаривали, Балто дважды покидал нас, исчезая за пеленой поземки. Его как будто что-то беспокоило и тревожило.
— Пойду посмотрю. Я скоро.
Джекстроу поднялся, быстро исчез вслед за Балто в темноте и вскоре вернулся:
— Доктор Мейсон! Подойдите-ка сюда и полюбуйтесь!
Он приглашал меня полюбоваться на пятно, которое находилось на расстоянии менее ста ярдов от нас, почти у края ледниковой долины.
Джекстроу осветил фонариком припорошенный снегом лед. Я наклонился и разглядел черное пятно на снегу, а немного дальше обесцвеченный участок поменьше, где снег замерз.
— Это масло из коробки передач или поддона картера, вода из радиатора, — кратко определил Джекстроу. Он переместил луч фонаря. — А вот видите следы гусениц?
— И совсем свежие, — предположил я. Поземка и летящие кристаллы еще не успели скрыть эти отметины.
— Думаю, что да. И они стояли здесь долго, мистер Мейсон. Посмотрите на размеры этого пятна.
— Технические неполадки, — сказал я, сам тому не веря.
— Хотели переспорить буран. Коразиии, должно быть, вел тягач вслепую. Если бы у этой парочки отказал мотор, они никогда не смогли бы завести его.
Я понимал, что он прав. Ни Смолвуд, ни Коразини не проявляли никакой технической сноровки, и я был уверен, что с их стороны это не какая-то ловушка, а действительно техническая авария.
— Возможно, что они еще были здесь, когда мы остановились. О Господи, если бы мы прошли еще сто ярдов!
— Пролитое молоко, как говорится в вашей пословице, доктор Мейсон! Да, в то время они еще были здесь.
— Но почему мы не слышали мотора?
— При таком ветре?
— Джекстроу! — Внезапно во мне вспыхнула надежда. — Джекстроу, вы спали, пока мы тут отдыхали?
— Нет.
— Сколько времени длится наша стоянка?
— Не более получаса.
— И вы думаете, они были здесь?.. О Боже мой! Да они и сейчас не более чем в миле от нас! Ветер стихает, мороз усиливается. Мы замерзнем, если останемся здесь дольше, а их могут задержать трещины во льду...
Я побежал, скользя и спотыкаясь, Джекстроу бросился за мной, Балто — впереди.
Веджеро стоял, поджидая нас, рядом с ним стояла Елена.
— Елена! — Я схватил ее за руки. — Ну, как вы? Как себя чувствуете?
— Лучше, гораздо лучше... — Слова ее прозвучали не очень убедительно. — Простите меня, доктор Мейсон. Не знаю, что на меня нашло, я так глупо вела себя.
— Все это не имеет значения, — нетерпеливо прервал я ее. — Вы можете идти? Ну и прекрасно. — Я чувствовал, как во мне крепнет надежда. Я вкратце объяснил Веджеро, как обстоят дела. Еще минута ушла на то, чтобы устроить в санях Малера и мисс Ле Гард, и мы двинулись в путь.
Но надежды мои оказались тщетными. Мы развили наибольшую скорость, на какую только были способны, временами переходя даже на своего рода спотыкающийся бег, но на неровной поверхности ледника сани сильно задерживали паше продвижение. Один раз они даже перевернулись, выбросив Малера и Мари в снег, и нам пришлось идти медленнее: еще один такой случай или даже сильный толчок, и наши сани превратятся в катафалк.
Время от времени Джекстроу освещал фонариком узорчатый след, по которому мы шли, и далее мой неопытный глаз различал, что этот след становится все слабее.
Наконец я понял, что мы должны прекратить преследование и признать свое поражение. Мы уже настолько отстали, что не оставалось надежды догнать их. Мы преследовали недосягаемую мечту и, гонясь за ней, только убивали себя.
Джекстроу и Веджеро согласились со мной. Мы посадили Елену в сани, чтобы она следила за нашими больными, взяли каждый по постромке и поплелись по склону ледника, согнувшись, наклонив головы и погрузившись в свои безрадостные мысли.
Как и предсказывал Джекстроу, снежная буря действительно выдохлась. Ветер улегся, ни одного дуновения не проносилось над ледником. Снегопад прекратился, и тяжелые тучи исчезли. Высоко в черном застывшем небе светили белые звезды. Было холодно, но мороз теперь стал уже нашим старым знакомым.
К восьми часам утра, примерно через три часа после того, как мы покинули наш лагерь, условия для передвижения приняли самый благоприятный характер. Правда, только в отношении погоды.
Мы прошли уже большую часть Кангалакского ледника, и чем дальше, тем труднее было передвигаться. Ледник редко представляет собой гладкую ледяную реку, плавно стекающую с гор и холмов, гораздо чаще это застывшая масса с неровной, иссеченной расселинами поверхностью, спускающаяся округлыми ступенями и уступами, как море окаменевшей лавы. Кангалак не был исключением. Но в основном продвижение было возможно лишь по краям, где уклон был плавным, а лед более гладким.