Настоящая партнерша

Но все равно, это был тяжелый труд, ибо путь часто преграждали обломки морен, вытесанных ледником во время его образования, а если их не было, то мы то и дело натыкались на сугробы, которые нагромоздил ночью ураганный ветер. Единственным моим утешением была мысль, что если трудно нам, то намного труднее было тягачу, по следам которого, слабым и прерывистым, мы шли с таким упорством.

«Интересно, далеко ли от нас Хилкрест с его „Сноу-Кэт“», — думал я. Я был твердо уверен, что он, как только перешел через Виндеби Кунатакс, повернул прямо на запад и сейчас уже должен быть на побережье. Даже вьюга, бушевавшая ночью, не могла бы остановить «Сноу-Кэт», его двигатель был полностью защищен, гусеницы одолевали даже самый рыхлый свежевыпавший снег. Но если он взял курс на побережье, он все же мог быть еще милях в двадцати севернее нас или южнее, а может быть, и миль на пятнадцать впереди. Хотя нам не оставили ни одной карты, я был уверен, что именно такое расстояние отделяло нас от побережья.

С другой стороны, Хилкрест, как человек проницательный и предусмотрительный, возможно, счел бросок на побережье слишком уж очевидным. Могло случиться, что он двинулся в Аплавник или даже прямо повернул на север, как только миновал холмы. Он мог также, следуя схеме поиска, прочесывать местность между Виндеби Кунатакс и побережьем, зигзагами продвигаясь вперед. Если это так, то он, возможно, еще находится милях в тридцати позади нас...

Можно было сойти с ума при мысли, что он в каких-нибудь двух часах езды от нас, но без радио и других средств связи это равносильно тысячам миль, и почти не было надежды на то, что две крошечные группы, двигаясь наугад, могут встретиться в этой огромной, безликой ледяной пустыне.

В начале девятого я остановился, чтобы взглянуть на наших больных. Профессия заставляла, но практически мы ничего не могли для них сделать, разве что время от времени массаж.

Хриплое, прерывистое дыхание Малера звучало в наших ушах как похоронный звон, и усилия, которые он тратил на простой акт дыхания, гасили последние искры жизни, еще тлевшие в его истощенном, окоченевшем теле. Часа через три, самое позднее к полудню, Малера не станет, теперь его уже ничто не спасет, и тащить его дальше в санях — безумие, напрасная трата сил. Ему уже все равно, он ничего не соображает, ничего не чувствует. Он умер бы тихо и спокойно, если бы мы оставили его лежать на снегу. Но в;тот день Малер был для нас больше, чем человек. Он был символом, и мы ни за что его не оставим, пока он не испустит последний вздох.

Мари Ле Гард тоже умирала, спокойно, тихо, как крошечное пламя свечи, мигающее перед тем, как угаснуть. Неизвестно, кто из них умрет первым, она или Малер, но ни она, ни он не смогут пережить этого дня.

Идти было все труднее и труднее: уклон ледника становился все круче и сани то и дело обгоняли нас. Фонарь Джек-строу почти совсем потускнел. Трещины и расселины, которые прежде были досадной помехой, превратились теперь в угрозу для жизни. Именно теперь мы оценили достоинства Балто. Еще в первый день, когда мы покинули нашу станцию, Джекстроу сказал, что у этого пса необыкновенный нюх на расселины, и в это утро он ни разу не ошибся: постоянно забегая вперед и снова возвращаясь к нам, он вел нас по самым безопасным местам. Но даже несмотря на это, мы продвигались удручающе медленно.

Вскоре после половины девятого мы неожиданно набрели на грузовые сани, уткнувшиеся под углом в морену. Даже в темноте можно было определить, что именно здесь произошло.

Из-за крутизны ледника, не говоря уже о неожиданных и необъяснимых уклонах направо и налево, тяжелые сани, должно быть, стали источником опасности, ибо по следам полозьев мы видели, как эти сани заносило в сторону и они то становились перпендикулярно движению тягача, то, не имея тормоза, перекручивались на железном тяговом стержне, стремясь обогнать тягач. Очевидно, Смолвуд и Коразини боялись, и не без основания, как бы случайно сани не налетели на тягач и не опрокинули его или, еще хуже, не увлекли бы его в расселину. Поэтому они отцепили их и бросили там, где мы их нашли.

Удивительно, что они не сделали этого раньше! Ведь кроме продуктов и горючего, которые можно было легко разместить в кузове, в санях не было ничего полезного для них. Насколько я мог судить, они бросили сани со всем грузом, не считая, конечно, рации. Теперь мы использовали теплые одеяла, укутав ими Малера и Мари Ле Гард. После этого мы тронулись дальше.

Пройдя ярдов триста, я вдруг остановился, и так неожиданно,. что сани, наехав на меня сзади, сшибли меня с ног. Я поднялся смеясь, смеясь в первый раз за все эти дни, и Вед-жеро подошел ко мне вплотную и заглянул в лицо.

— Что случилось, док?

Я снова рассмеялся и хотел было ответить, как вдруг он ударил меня по лицу.

— Прекратите, док! — Голос его прозвучал резко. — От этого лучше не будет.

— Напротив! — Я потер щеку и не мог осуждать его за то, что он сделал. — О Боже мой! Как же я сразу об этом не подумал!

— О чем? — Он все еще не был уверен, что у меня не истерика.