Настоящая работа для смелых мужчин

— И вам, ребята удачи! И главное, счастливого возвращения.

Вертолет ушел, унося трактор на внешней подвеске. Мы смотрели вслед, на уменьшающийся силуэт машины, пока он не скрылся за вершиной горы.

— Пошли, ребята, пора, будем к взлету готовиться, — сказал Николай Иванович. Но запустить мотор сразу не удалось. Прогревы двигателя на малых оборотах, работа на радиостанции — привели к тому, что аккумулятор сел, и уже не смог раскрутить маховик для запуска мотора. Сделав пол оборота, стартер умолк. Теперь запустить двигатель можно было только с аэродромным питанием, которого, естественно, на площадке не было. Ни один самолет в таком случае не смог бы запустить двигатели, ни один, кроме Ан-2. Самолет, предназначенный для работы вне аэродрома, пожалуй, единственный из всех летательных аппаратов имел простое, но весьма эффективное средство запуска двигателя — обыкновенную рукоятку, «кривой стартер», как на старых автомобилях. С ее помощью можно было раскрутить маховик до нужных оборотов и, включив сцепление с двигателем, осуществить запуск даже с севшим аккумулятором. Крутили ручку по очереди, всем экипажем, недаром называют ее «ручкой дружбы».

Когда звук мотора ворвался в первозданную тишину гор, на душе стало уютнее и теплее, хотя условия взлета были не так просты. Короткая площадка, скала за обрывом, от которой нужно вовремя отвернуть. Мотор взревел на взлетном режиме, разрывая винтом холодный, влажный воздух, и самолет начал разбег. Край площадки стремительно приближался. Взгляд мой скользил по площадке, на мгновения возвращаясь к приборной доске, как шутят пилоты: «один глаз в направлении взлета, другой — на указатель скорости». Медленно, очень медленно растет скорость. «Ну, что же ты, давай, давай, родной», — мысленно шептал я самолету, а он все бежал и бежал по площадке.

Наконец он качнулся и стал осторожно, по метру, набирать высоту. Скорость росла, закрылки убраны, теперь пора выполнять разворот. Я начал его плавно, с небольшим креном, поскольку скорость все еще была мала. Скалы я не видел из-за крена машины, и это нервировало, я не мог определить, успеваем ли мы развернуться. Николай Иванович смотрел вперед — вправо ему со своей стороны скала должна быть видна.

— Увеличь крен, еще чуть, еще, — командовал он.

Мы проскочили. Мы успели развернуться перед самой скалой.

В аэропорту, в маленькой гостинице нас уже ждала теплая, хотя и тесная комната, и сытный ужин.

— Ну, как там? — спросил Жан Поль.

— Нормально, —ответил я, — все живы.

Путь к Долине смерти

Погода менялась. Циклон, висящий над горами, уходил на юг, небо очистилось, ветер стих, и теплое, ласковое солнце согрело своими лучами уставшую от непогоды землю. Группы альпинистов потянулись в горы, чтобы пройти свой путь к вершине, путь, который не раз был пройден другими до них, но у каждого в этой жизни есть свой путь, и своя вершина. Пусть уже побывали на ней многие, и именами тех, кто сегодня уходит в горы, не назовут пики и перевалы, но для каждого, кто прошел этот путь — эта вершина его. Это он, а ни кто другой, обдирая ладони о скалы, пробивался вверх, это он, ступив на ледник, вложил в свой каждый шаг всю волю и мужество, это он, опьяненный победой, стоял на вершине, и потому, это его вершина, только его. У нас свой путь, своя вершина. У каждого дороги свои, дороги, которые мы выбираем.

Наш маршрут не был отмечен на карте прямыми линиями отрезков пути и кружками поворотных пунктов, змеей вился он по долинам рек, обходя высокие горные хребты и вершины, через перевалы, над ущельями, каньонами и горными озерами с прозрачной, голубой водой.

Через три часа полета мы подошли к самому высокому перевалу, который нам предстояло преодолеть. Высота его была две тысячи семьсот метров, потолок у Ан-2 четыре тысячи, мы шли на высоте три тысячи двести метров, что вполне достаточно для безопасного полета. Долина сужалась, горы, покрытые зелеными лесами, уходили вниз, и самолет все плотнее обступали суровые скалы, безжизненные и неприступные, как часовые, охраняющие вход в свое царство. Седло перевала, которое маячило вдали, было единственным местом, сквозь которое можно было вырваться из сжимающегося кольца гор.