Настоящее в будущем (СИ)

Во время родов возникли трудности. Дело в том, что плод внутри был слишком крупным, а схватки — слабыми. Сама Белль не могла родить этого ребенка. Плод пришлось вынимать вручную, Вейл буквально выдавливал его из нее. Голд частично купировал её боль, но полностью убирать было нельзя, а то она бы просто не справилась. Он одновременно думал о её состоянии и о состоянии малыша, старался не допустить его гибели, ведь он был ей нужен. Он убивал её, но был ей нужен. Весь процесс занял около двух часов или, может, чуточку больше, и мальчик родился живым и здоровым. Лёгкие раскрылись сразу, он немного покричал, поплакал и успокоился. У Белль тем временем открылось кровотечение, и всю постель залило кровью. Голд не стал выяснять причины, да и знать подробности не желал и просто вылечил её. Он с содроганием думал, что могло бы случиться, если бы он не успел вовремя.

— Дай мне, — попросила его Белль измученным голосом. — Дай его мне.

Голд посмотрел на неё, посмотрел на ребёнка и остался на месте. Вейл взял младенца и вложил его в руки матери. Мальчик снова заплакал и снова успокоился. Она рассеяно ощупала его ручки, ножки, голову, убеждаясь, что он цел. Вейл ещё раз осмотрел их и пообещал зайти на днях. Голд проводил его до двери, поблагодарил и обещал в свою очередь оказать ему любую услугу.

— Мистер Голд, у вас лицо, будто вы не сына обрели, а кого-то похоронили, — поделился Вэйл наблюдением, покидая его дом. — Радуйтесь. Все обошлось. А у вас теперь есть отличный, здоровый мальчик.

Но он не радовался. Не мог. Он поспешно вернулся назад, поцеловал жену в висок, прижался лбом к её плечу и окинул взглядом заломленную комнату и залитую кровью кровать. Он вдруг осознал, что не слышал стонов боли, не ощущал запахов, но после это всё обрушилось на него и сшибло с ног. Он осел у изголовья кровати, попытался посильнее вжаться в стену, провалиться сквозь неё, ощущая ужас и почти физическую боль. Внезапно Белль протянула руку, взяла его за подбородок, повернула его лицо к себе, твёрдо посмотрела ему в глаза и чётко произнесла:

— Не смотри. Не надо.

И он послушался, смотрел только на неё, улавливая некоторое изменение в ней, которое пока сложно было идентифицировать.

В течение пары месяцев он не мог ни в спальню зайти, ни ребёнка на руки взять. Просто не воспринимал его, при этом прекрасно осознавая, что это его сын. Он знал, что поступает нехорошо, отгораживаясь от младенца, но не мог себя пересилить. Каждый раз, глядя на мальчика, Голд вспоминал страдания его матери, воспринимаемые им как собственные, и за это ему было совестно перед Белль. Он даже ждал перемен в её отношении к нему, но она была абсолютно спокойна, добра к нему и очень нежна по отношению к их сыну, будто извинялась за отчужденность его отца. Белль дала мальчику имя и часами не выпускала из рук, редко заговаривала о нём с Голдом, а если заговаривала, то обычно коротко излагала значимые факты, наблюдая за тем, как он, Голд, на них реагирует: исподволь Белль медленно вводила Адама в его закрытый мир. То необъяснимое, что Голд увидел в своей жене тем холодным мартовским вечером, в ней укоренилось: опыт, смирение, сила, храбрость, мудрость… Это всё вкупе с удовлетворением и радостью проявилось в её улыбке, когда в итоге Голд взял Адама на руки и принял его. Так она и подарила ему сына, а он теперь не мыслил без Адама жизни, не представлял, что, оглянувшись, может его не увидеть.

Однажды в Сторибруке произошло землетрясение. Конечно, причины были магическими и смысл был особый. Сторибрук освободился от своей, так скажем, эфемерности, стал настоящим, а его жители стали полноправной частью этого мира, точнее, и этого мира тоже. Люди пока не осознали всех возможностей, а Голд их видел. Конечно, Сторибрук всё ещё был заколдован, скрыт чарами, но всё же уже никто не мог стереть его с лица земли по щелчку. И Голд всерьёз задумался над тем, что надо завязывать с прошлым и отчасти с магией. Он вдруг понял, что больше не хочет платить, не хочет терять Белль, Коль и Адама. Их жизнь, их счастье были теперь в приоритете, но здесь, в Сторибруке, всё висело на волоске. Нужен был свежий старт, и он предложил Белль, как бы в шутку, переехать в Нью-Йорк. На предложение уехать с ним она ответила согласием быстрее, чем на предложение стать его женой. Сторибрук они покинули налегке, бросали чуть ли не всё, только на всякий случай опечатали лавку кровью их обоих. Во время поездки Белль нервничала, немного дёргалась от тревоги и возбуждения, но где-то на полпути полностью успокоилась и расплылась в радостной и облегчённой улыбке. И он, невольно улыбаясь, разделял её чувства.

— Мне не верится, что мы это делаем, — сказала Белль. — Неужели всё закончилось?

— Надеюсь, милая, — отозвался Голд. — Я очень на это надеюсь.

Возвращаться обратно они не собирались. У них впервые появился реальный шанс, который ни в коем случае нельзя было упускать.