Пожив с Белль, он стал обнаруживать новые особенности её натуры. В основном были всякие мелочи, которых он не замечал раньше, были детали покрупнее, которые он не видел или не хотел видеть. Её своеобразная тёмная сторона. Белль была комком противоречий: сегодня она вела себя так, завтра — иначе. Она ни в чём ему не отказывала, если между ними было согласие, и отказывала во всём, если злилась, но из них двоих, конечно же, именно он впадал в крайности. Она как бы организовывала свой мир и устанавливала в нём свои порядки, учитывая пожелания тех, кто должен был жить в этом мире вместе с ней, одновременно жестоко наказывая за посягательства на её интересы. В общем и целом это волшебным образом создавало некий комфорт, и ему было удобно.
Были и совсем странные вещи. Самый дикий случай, немного выбивший его из колеи, произошёл где-то года через два после отъезда в Нью-Йорк. Они вернулись домой после приёма, отпустили няню, проверили детей и немного выпили на сон грядущий. А дальше решительно разошлись в намерениях, потому что усталый Голд искренне собирался спать, а Белль начала недвусмысленно приставать к нему. Он немного поломался, но уступил, и поначалу всё было, как обычно: нежно, мило и неторопливо, но после всё скатилось в какой-то кошмар. Она стала действовать жёстко и грубо, причиняла ему боль и ждала его реакции. Он по её глазам видел, что ждала, потому что с каким-то безумием она смотрела на него каждый раз, когда совершала нечто непозволительное. Он вдруг даже Лейси вспомнил, но грубоватая вульгарная Лейси была такой только поначалу, становилась мягче к середине и полностью отсутствовала в конце. Белль же просто наносила удар и ждала удара в ответ, готовая среагировать. Он не понимал, чего она добивается, но в результате она его окончательно взбесила. Он бросил её на кровать и навалился сверху, надавливая руками на её запястья. Она тяжело дышала и смотрела на него всё с тем же безумием, всем своим видом провоцируя его к насильственным действиям. Только вот он никогда не проявлял насилия в постели, ни к одной из женщин, с которыми спал, и, конечно, не собирался ничего подобного делать с Белль. Особенно с Белль.
Но на мгновение ему захотелось это сделать. Это желание его и испугало, заставило в бешенстве вылететь из спальни. Он устроился на диване в гостиной, успокаиваясь, а Белль чуть позднее присоединилась к нему и расположилась напротив. Целый час, без преувеличения, они сидели друг напротив друга, смотрели друг другу в глаза и не произнесли ни единого слова, после чего сделали некоторые выводы: он был чудовищем, способным себя удержать, а она дала понять, что не является маленькой хрупкой женщиной, требующей к себе исключительно бережного отношения. В конце они улыбнулись друг другу и пошли спать. Просто спать. Больше такого не повторялось. Если бы он изначально знал о ней больше, то смог избежать множества ненужных проблем и истерик.
Как-то раз Белль пришла в голову блестящая идея: завести третьего ребёнка. Она высказала это желание с опаской, помня о том, что было с Адамом. Отчасти она была права: это не заставило его прыгать от радости, но и не сильно напугало. Напрягло, но не напугало. Он даже поразился своему спокойствию и выразил неуверенное согласие, предварительно попытавшись напомнить ей прошлое, но решение её было твёрдым.
В ту ночь они занимались любовью, не предохраняясь. Он сделал это не для того, чтобы подтвердить своё «да», а чтобы как-то отстраниться от самих этих мыслей, спрятаться от необходимости думать. Голд желал дать ей всё, и если ей нужен был ещё один ребёнок, то почему нет? Оставалось выяснить, нужен ли… Он лично был совершенно удовлетворён тем, что имел.
Белль отнеслась к делу с излишним энтузиазмом: консультировалась с врачом, высчитывала дни, составила график и нашла им место для свиданий: отель на середине пути от его офиса до её литературного кафе.
— Ты издеваешься? — было первой его реакцией. — Удумала тоже. Зачем это всё?
— Здесь не так уж плохо, — уговаривала Белль. — Даже балкон есть. И вид из окна хороший. Ну, ладно, а?
— Ладно.
Загадка, как он на это согласился, но в итоге не пожалел. Способность женщин всё усложнять поражала его уже давно. Это касалось всех женщин. Коль тогда было пять, но и она порой сводила его с ума простыми вещами.
Их свидания длились в среднем по два часа, но на основную цель встречи уходило минут десять-пятнадцать, не более. Остальное время они тратили на общение. Необъяснимым образом их отношения снова будто начались сначала, только уже как-то иначе. Было в их встречах что-то лёгкое и почти невинное, до безобразия простое, будто они были парочкой детей, укрывшихся с головой покрывалом и воображающих, что так они спрятались от всего на свете. За закрытыми дверями номера время останавливалось. Он делал то, чего не делал никогда. Например, до этого он никогда не позволял себе есть лежа в постели и не смотрел телевизор. Впрочем, последнее вызывало мало сожалений.
— Объясни мне, что она делает и зачем? — спрашивал он у Белль, уставившись на экран.