Настоящие мужики детей не бросают

Сан Саныч трясся в электричке, прислонившись лбом к вагонному стеклу, и тревога не покидала его. Утром он попытался дозвониться в Серпухов Белову, но того снова на месте не оказалось. В полдень секретарша сообщила, что Лев Валентинович ушел по делам и, вероятнее всего, на работе больше не появится. На просьбу дать ему домашний телефон заместителя директора она ответила отказом, не став сообщать фотографу и сведения об их воспитанниках. Последний разговор шел уже на повышенных тонах, и Смирнов, не выдержав, бросил трубку. Потому-то, едва Нина примчалась домой, он извинился и, несмотря на позднее время, отправился в Серпухов.

— В крайнем случае там заночую, — проговорил он.

— Если будет возможность, позвоните мне, — попросила Асеева.

Нина разволновалась, провожая его, а обнаружив, что он ничего не ел, даже обиделась, сунула две сладкие булочки с марципаном, и Сан Саныч не смог от них отказаться. Прощаясь, она нежно поцеловала его в щеку, прижалась к нему, словно провожала мужа или возлюбленного, и, покачиваясь в вагоне, Смирнов вспоминал трогательный миг их прощания. Ему опять стало казаться, что она его любит.

«А как еще можно воспринимать эту сцену? Сыграть так невозможно, значит, ее чувства искренни. Так поступила бы только влюбленная женщина… Невероятно, что она меня любит. В такое трудно поверить», — то и дело вздыхал он, и старушка, сидевшая напротив, не выдержала, отломила ему хлебца.

— На, поешь, милок, все легче станет, — ласково сказала она.

— Спасибо, — он взял хлеб, неторопливо съел.

— Сейчас и хлебушка не каждый вдоволь ест, — вздохнула старуха.

У нее было чистое, открытое лицо с тонкой кожей, красивое и вдохновенное. Сан Саныч несколько минут смотрел на нее, потом не выдержал:

— Можно я вас сфотографирую?

— Я плохо на карточках выхожу, — застеснялась она, но он вытащил «Никон» и сделал несколько снимков, обыграв ее колеблющееся светлое отражение на темном вагонном стекле.

Кадр в рамке объектива получался отменным, единственное, что его волновало, так это слабый рассеянный свет в вагоне, стиравший левую половину лица, но фотограф попробовал использовать и это обстоятельство, а потом попросил старушку изменить ракурс, повернуть голову больше к стеклу. К счастью, высокочувствительная пленка в аппарате могла прорисовывать лица и при таком слабом освещении. Когда Александра выдала ему доллары, он на следующий же день купил катушку «Кодака» с большой чувствительностью. Но для воплощения его замысла не хватало одного «бэбика», небольшого осветительного прибора, чтобы подсветить бабусю снизу, сделать черты ее лица более контрастными. Отбросив стыд, он обратился к пассажирам с просьбой дать, если у кого-то есть, фонарик. И таковых нашлось сразу двое, появились и добровольцы, которые взялись ему помочь подсветить снизу и сбоку. Рядом сидевшие пассажиры даже на это время поднялись, освободив помощникам Сан Саныча места. В купе на время образовалось нечто вроде фотосалона.

Двое пассажиров, видя, сколь профессионально работает фотограф, изъявили желание сами сфотографироваться и готовы были заплатить деньги. Смирнов сделал их фотопортреты, записал адреса клиентов, от денег не отказывался, но взять их был готов, когда сделает работу. Так удалось скоротать время до самого Серпухова.

Он приехал в городок в половине пятого, уже стемнело. На небольшой привокзальной площади горели фонари и стояла большая нарядная елка с игрушками и мигающими фонариками. Термометр показывал минус двадцать. Сан Саныч взял частника, на «жигуленке» за десять минут лихо добрался до детского дома, застал на месте директора Василия Ильича Севастьянова, тихого, седого старичка с октябрятским значком Ленина на лацкане потертого пиджачка и юбилейной медалью «Сто лет со дня рождения В. И. Ленина» на груди. Сан Саныч показал ему прежнее удостоверение «Известий», которое весьма впечатлило старичка, и особенно «Никон», который он рассматривал с необыкновенным трепетом, поскольку где-то о нем слышал.

Усевшись в старое мягкое кресло, Смирнов рассказал Василию Ильичу всю свою злополучную историю. Тот слушал, раскрыв рот, изредка вздыхал, сочувственно покачивал головой, а когда Сан Саныч дошел до места, когда к Петру Казимировичу на «вольво» и с греческим коньяком «Метакса» примчался вальяжный мужчина и протянул визитку, где стояло имя Льва Валентиновича Белова, хозяин кабинета Севастьянов неожиданно покраснел, всплеснул руками и подскочил с кресла, точно гвоздь впился ему в одно место.

— Но откуда у моего заместителя «вольво»? — развел руками директор. — «Жигули», купленные четыре года назад, он подарил сыну, а сам ездил на старой «Волге», оставшейся от покойного отца. Потом и она сломалась, стоит в гараже, а Лев Валентинович ездит на работу, как все, на городском транспорте. Откуда же «вольво», позвольте вас спросить?

Смирнов пожал плечами.