Настоящий джентльмен. Часть 1

Тут бы надо пояснить, что этим именем названы улицы во многих итальянских городах. Умберто Каньи (1863–1932), уроженец Генуи, был полярным исследователем и адмиралом итальянского королевского флота. В 1899 году он принимал участие в экспедиции к Северному полюсу. На паруснике «Христиания» через Архангельск экспедиция дошла до земли Франца-Иосифа. На русском севере полярники купили собачьи упряжки, после зимовки в марте 1900 года двинулись по льду на север. До полюса не дошли 35 километров, водрузили итальянский флаг и повернули назад. Вернулись еле живые только в июне, часть экспедиции погибла. Каньи с триумфом вернулся на родину, получил звание адмирала, стал сенатором.

Теперь покойный полярник своей памятью, с того света, соединял меня с человеком, в руках которого (в буквальном смысле) была моя дальнейшая судьба.

Чиновник покрутил головой по поводу такого совпадения.

— Hai figli? (дети есть?)

— Si, — отвечал я, — ho un figlio, Renato (у меня сын, Ренато).

— А! — воскликнул чиновник. — И я тоже Ренато!

Произошла еще одна случайность — русский мальчик с татарским именем в одночасье превратился в итальянца.

Тут уж лед окончательно тронулся, наша беседа стала непринужденной, и мы расстались почти приятелями. Я вышел из каменных недр квестуры с чувством, которое испытывает капитан парусника при попутном ветре.

«Settimana prossima» — многозначительно сказано было мне на прощанье. То есть приходи на следующей неделе, все будет готово.

Settimana prossima

Как это у Пушкина: «Летит, надеждой окрыленный…» («Руслан и Людмила», песнь шестая). Так и я летел домой, чтобы сообщить Галочке и Ринату, что все в порядке и мы уедем через несколько дней.

Настала следующая неделя, «и в Рим я полетел, надеждой окрыленный…»

В приемной квестуры сидело человек двести, новые просители все время прибывали. Я смотрел на них с сожалением — я-то сегодня получу паспорта, а неизвестно сколько им тут, бедным, сидеть. Очередь двигалась медленно. Прошел час, два, три часа. Наконец, назвали мое имя. Зайдя в зал, я пытался глазами найти своего знакомого, но не увидел его. Меня подвели к столу, за которым сидел другой чиновник. Он переспросил мое имя и фамилию, порылся в каких-то списках и развел руками.

— No! — сказал он. — Non ce! (ничего нет!) И, увидев мое обескураженное лицо, добавил в утешение, покрутив рукой: «Settimana prossima!»

Так начались мои итальянские хождения по мукам. В глубинах бесконечных комнат и коридоров, где в торжественной тиши сидели тысячи бюрократов, шли медленные, неостановимые процессы, как в глубине тектонических плит Земли. Казалось, сам воздух был насыщен какой-то служебной тайной, разгадать которую смертным не дано.

Каждую среду я ехал из Остии электричкой в Рим, на вокзале Термини пересаживался в метро. Красная ветка, две остановки до Piazza Barberini. Потом пешком по длинной, мощеной древним диабазом Via Delle Quattro Fontane (Четырех фонтанов) до улицы Святого Виталия, раннехристианского мученика, похороненного заживо в IV веке. Здесь, в глубине квартала, и стоит квестура.

Попав в Рим, я многое понял о родном Ленинграде-Петербурге. Питер начинался как итальянский проект. Первым на пустынных брегах Невы появился Доменико Трезини. Он построил Петропавловский собор, летний дворец Петра, здание Двенадцати коллегий, Александро-Невскую лавру.

Позже появились отец и сын Расстрелли. Сын, Франческо, создал Зимний дворец, Строгановский, Воронцовский, Екатерининский дворцы в Царском селе. Большой Петергофский дворец и Смольный монастырь. За ними последовал Антонио Ринальди, ставший придворным архитектором при Елизавете, он создал Мраморный дворец, Князь-Владимирский собор, храм Святой Екатерины на Невском.

Екатерина Вторая пригласила в Петербург 35-летнего Джакомо Кваренги на должность архитектора двора Ее Величества. Он построил Эрмитажный театр, Академию наук, Конногвардейский манеж, Мариинскую больницу, Смольный и Екатерининский институты благородных девиц, Александровский дворец в Царском селе.

Карла Росси в Россию не приглашали. Пригласили его мать, балерину. 12-летний Карл приехал с ней. Юношей вернулся в Италию учиться архитектуре, возвратившись в Петербург, продолжил учебу у другого итальянца на русской службе — Винченцо Бренны, построившего Михайловский замок для Павла Первого. Карл Росси создал Михайловский дворец с площадью Искусств, Сенатскую площадь с Сенатом и Синодом, Александринский театр и улицу (сейчас улица Зодчего Росси), здание Главного штаба на Дворцовой площади.

Все эти имена и постройки я штудировал на курсах гидов-переводчиков иняза зимой 1967 года и теперь, почти десять лет спустя, вспоминал выученное и узнавал знакомые архитектурные черты в массивных зданиях Рима.

Приходя в квестуру, я как будто возвращался в Ленинград. Толстые стены, непробиваемая бюрократия, все знакомое и близкое, только кошками не пахнет.