Настоящий джентльмен. Часть 1

Вот и взяли Семена какие-то неизвестные за бесценок. Убить, быть может, не убили, но посадили под замок, заставили работать за кормежку. Сидит Семен в каком-нибудь мафиозном подвале и не выйдет оттуда никогда. Продадут его в рабство в Калабрию или на Сицилию. Ищи-свищи. Страшная судьба, хуже смерти.

Все эти страхи с уверенностью мне рассказывали на почте у фонтана бывшие жители Конотопа, Черновцов и Бобруйска. Сами они итальянской мафии, конечно, не видели, но знают точно. «Твоему Семе — крышка, без вариантов, — говорили они мне. — А жена? Ну что, жена?». И пожимали плечами.

Мы старались не оставлять бедную Галину Ивановну наедине с ее мыслями, утешали, говоря, что без пособия за пропавшего мужа она не останется, что в Америке много русских, что она совсем не старая еще женщина, что жизнь продолжается и так далее. День за днем мы вели такие беседы, от них Галина Ивановна как-то светлела лицом. Действительно, а что ей оставалось делать?

Помню, было воскресенье, солнце. Галина Ивановна ворвалась в нашу квартиру. Руки и ноги у нее непроизвольно дергались, как у младенца. Лицо перекосила гримаса, губы тряслись. Срывающимся трагическим голосом, обращаясь ко мне, она прокричала «Сема! Сема! Сева, вернулся!!!»

Вслед за нею, слегка смущаясь, вошел и сам Сема. Изо всех сил стараясь быть сдержанным, я рассказал ему, что мы пережили за эти дни. Штукатур был скуп на слова, как настоящий мужчина. «Та! — сказал он неопределенно. — Я ж работал!»

Я молча протянул ему несколько оставшихся листовок с его портретом, над которым крупными буквами было написано «Ricercato!» («Разыскивается»). Так, небольшой сувенир для семейного архива, память об Италии.

Двадцать лет спустя появились мобильные телефоны.

Квестура

Недели через три после экзамена меня известили, что из Лондона едет редактор с Би-би-си для собеседования. Встреча была в Риме, прошла хорошо, а еще месяца через полтора заказным письмом по почте пришел роскошный конверт, в котором лежал рабочий контракт.

Меня приняли на работу на Би-би-си.

Не могу сказать, что я загордился от будущей должности, но какую-то ответственность почувствовал. Например, перестал торговать на барахолке «Американо». Дело оставалось за малым — нам нужно было как-то попасть в Лондон.

Мы покинули Советский Союз без гражданства и паспортов. Их отобрали, поскольку тогда считалось, что человек, покидающий СССР, гражданином страны оставаться не может. За отказ от гражданства надо было еще заплатить по 500 рублей на человека (при средней зарплате в 120 рублей в месяц). Помню, в голове вертелась мысль — советский паспорт имеет отрицательную стоимость, каждый гражданин потенциально уже должен государству. Единственным документом у нас на руках была выездная виза — розовая бумажка с черно-белой фотографией. Вещь, с одной стороны, важная, с другой — совершенно бесполезная, поскольку действие визы закончилось на границе.

По международному уложению принимающая страна — в данном случае Италия — должна была выправить нам временный паспорт для поездки, или, по-итальянски, titolo di viaggio.

Мне объяснили, что надо обращаться в квестуру.

В этом примере, в названии полицейского управления, видна преемственность традиций и устоев Рима. Квестор — это тот, кто расспрашивает, расследует. Английское слово question — «вопрос» или, в глагольной форме, to question — «допрашивать» позаимствовано у древних римлян, скорее всего, за время тех четырех столетий, когда Англия была колонией Рима.

В начале римской истории квесторов было двое, в 421 году до нашей эры их стало четыре. Квесторы заведовали государственной казной, вели расходные книги, управляли архивом. Постепенно число их увеличивалось. Цезарь в конце своей диктатуры имел в аппарате уже 40 квесторов. К лету 1976 года самих квесторов не стало, но огромное массивное здание полицейского управления, занимающее целый городской квартал, хранило в своем названии их память. Чиновники квестуры занимались тем же, что их исторические пращуры — они задавали вопросы, расспрашивали.

Я приехал в римскую квестуру подавать заявление на подорожный документ, высидел в очереди часа четыре и, наконец, попал внутрь. В большом зале, тихо шурша перьями, сидело около сотни чиновников. Человек с бесцветной внешностью лишь мельком взглянул на меня, жестом пригласил сесть и тут же снова уткнулся в бумаги.

Я мысленно поблагодарил Провидение за то, что оно дало мне разумение заняться итальянским за полгода до отъезда. Не будь у меня этих трех сотен слов, вряд ли нам удалось бы объясниться. Мой собеседник по-английски не говорил совсем. Он писал, не поднимая головы от стола.

— Il nome? (имя?) Anno di nascita? (год рождения?) Dove è nato? (где родился?) Indirizzo? (адрес?)

— Lido di Ostia, — отвечал я, — via Umberto Cagni, ventuno (21).

Квестор взглянул на меня с неподдельным любопытством. «И я живу на улице Умберто Каньи, — сказал он, — и тоже в доме 21!»