Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

Я растер проявитель между большим и указательным пальцем.

– Ага.

– Но все говорят, что станет лучше. Так ведь? Что с каждым годом становится все легче.

Он почесал подбородок.

– И правда говорят. Что ж, тебе следует знать, что это неправда.

Я нахмурился:

– Серьезно?

– Весь год люди будут заверять тебя, что на следующий будет легче. А потом и на следующий. Поверь мне, легче не становится.

– Да ладно!

– Не-а.

– Я не дождусь дня, когда почувствую, что понимаю, чем тут занимаюсь.

– Этот день не наступит. Чем больше знаний – тем больше ответственность.

– Наверное.

– Ты начнешь брать свою работу на дом, – сказал Байо, безучастно пялясь в экран компьютера. Мне хотелось постичь его внутренний мир. Его что-то мучило, о чем я не догадывался? Он думал о Карле Гладстоне? Или же просто морочил мне голову? Я изучил его лицо, но не нашел на нем никакой подсказки. Казалось, Байо совершенно не был обременен тревогой или сомнениями в себе. Но что же скрывалось за этой уверенной и высококомпетентной оболочкой?

– Ладно, – согласился я. – Меня это устраивает.

– Не ладно. Итак, сосредоточься, доктор Маккарти. Я хочу, чтобы ты провел ректальное исследование пациенту в четырнадцатой палате. Иди с богом, мой друг.

Несколько дней спустя мы с Байо подходили к закрывающимся дверям лифта. Он вытянул руку и раздвинул их: внутри было двенадцать человек в белых халатах, которые направлялись на «З и С» – совещание по заболеваемости и смертности. Я подумал о том, что скажу, если всплывет история с Гладстоном. Буду раскаиваться, это точно, но не искать оправдания. Я признаю свою ошибку и приму сопутствующие наказание и позор. Какой еще был у меня выбор?

В больнице, где я проходил практику, среди врачей было довольно много спортсменов. И я в их числе.

– Можно определить, какой перед тобой врач, на основании того, что человек просовывает в закрывающиеся двери лифта, – сказал Байо, когда мы втиснулись в кабину.

– Серьезно?

– Терапевт просовывает руку. Хирург – голову.

– А социальный работник, – послышался сзади женский голос, – просовывает свою сумочку.

Крупный бородатый мужчина под метр девяносто, в джинсах и белых кедах с развязанными шнурками, улыбнулся и положил руки на плечи Байо.

– Посмотрите, кто это тут у нас, – сказал он, разминая руками основание шеи Байо. – Мой первый и последний…

Байо вывернулся из его хватки, словно спасающийся от шейного захвата младший брат.

– Как дела, Джейк?

Байо показал большим пальцем в мою сторону.

– Это мой интерн. Большой Джейк был моим первым ординатором. Научил меня всему, что я знаю…

– Когда этот парень пришел в прошлом году, – оборвал его Джейк, положив свою пятерню мне на трицепс, – он не мог локтя от задницы отличить!

Я просто не мог себе это представить.

– Это так, – подтвердил Байо. – я был никчемным.

– Нет, – не поверил я. – Быть такого не может!

– Еще как может, – возразил Джейк, рассмеявшись себе под нос. – Этот парень был ходячей катастрофой.

Все остальные в лифте стояли молча, в то время как я пытался представить некомпетентного Байо. Как он носился со страхом в глазах вместо привычной уверенности. Как беспомощно возился с пациентами в поликлинике. Как отвечал на звонок Сотскотта. Этот образ просто не укладывался в голове.

Лифт остановился на первом этаже, и, выйдя из него, я осознал, что Джейк больше напоминает полузащитника, чем врача. Возможно, в прошлом он играл в футбол. Здесь, в Колумбийском университете, было полно бывших спортсменов. Он хлопнул себя по колену.

– И теперь, – обратился Джей к Байо, – ты говоришь интерну, другому врачу, что делать? Удивительно.

– Круговорот жизни, – безразлично отозвался тот.

Джейк повернулся ко мне:

– Он тебе рассказал про «З и С»?

– Да, немного, – я не знал, как воспринимать этого здоровяка. – Он сказал, что люди выходят из себя. Что-то про то, как оказываются раздавлены эго.

– И слезы, – сказал Джейк. – Не забывай про слезы.

– Буду смотреть в оба.

– Небольшой совет, – добавил он, наклонившись ко мне и кивнув в сторону Байо. – Не верь ни единому его слову.

Мы расселись в аудитории, и я стал готовиться к худшему. Вокруг меня тараторили на малопонятном мне языке, но все голоса умолкли, когда к кафедре вышел врач и постучал в микрофон пальцем.

– Добро пожаловать, – сказал он, – на «З и С».

Я оглянулся в поисках признаков надвигающейся беды и молился, чтобы не обсуждали Карла Гладстона. Кто-то сказал, что первая половина жизни проходит в скуке, а вторая – в страхе. Если это так, я только что достиг среднего возраста.

– Сегодня мы будем обсуждать один случай с неудачным исходом. Как всегда, я напоминаю всем, что сегодняшнее совещание полностью конфиденциально и…

Мой пейджер запищал: «СЕМЬЯ ЛАНДКВИСТ ЖЕЛАЕТ ОБСУДИТЬ ВЫПИСКУ, СРОЧНО ВЕРНИТЕСЬ В ОТДЕЛЕНИЕ».