Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

Мне не хотелось об этом думать. Сделав глубокий вдох, я потянулся за бубликом. С каждым днем, что меня не привлекали к ответственности за случившееся с Гладстоном, становилось все проще жить дальше. Я терзал себя из-за этого, но постепенно у меня развивалось некое равнодушие к произошедшему. Я просто больше не мог продолжать переживать, потому что это помешало бы выполнять работу, да и в процессе наверняка уничтожило бы мой желудок. Время шло, от начальства не было никаких новостей, и было все легче считать, что я попросту раздул инцидент у себя в голове. Подними я эту тему, риск был бы слишком велик. В любом случае, теперь Гладстон находился, вне всяких сомнений, в более надежных руках, где бы он ни был.

«Сломаться может каждый». Эти слова наставника я вспоминал неоднократно в первый год врачебной практики и постоянно находил им подтверждение.

– Знаешь, – сказал я Байо, когда другой интерн из нашей группы, Лалита – высокая привлекательная женщина с легким британским акцентом и родом из Бангладеш – проскользнула мимо меня. – Я и правда восхищаюсь этими девчонками.

Лалита забирала Денис Ландквист на компьютерную томографию, в то время как два других интерна, Ариэль и Меган, выполняли парацентез одному из новых пациентов.

– Посмотри на них, – продолжал я. – Смышленые, энергичные, полные энтузиазма. Скачут по отделению, делая сто дел одновременно.

Официально это никто не признавал, но я чувствовал, что они справляются лучше меня, и постоянно искал тому подтверждение.

Байо улыбнулся:

– Просто знай, что каждый может сломаться, – улыбка исчезла. – Каждый.

– Как же так?

– Нельзя вечно разгребать дерьмо с улыбкой на лице.

– А что случилось? Ты сломался?

Он сделал оборот на своем кресле.

– Без комментариев. Кстати насчет разгребания дерьма. Мне нужно, чтобы ты сделал кое-кому гваяковую пробу кала.

– Разумеется.

Байо хотел, чтобы я вставил палец в перчатке в задний проход пациенту для проверки на наличие внутреннего кровотечения. Интересно, ему было обязательно просить об этом с таким довольным видом?

– Ну что, пора браться за дело, – сказал Байо, похлопав меня по плечу. – Раньше когда-нибудь выполнял эту процедуру?

– Ну…

– Приму это за очередное нет. Вас там вообще чему-нибудь учат в Гарварде? Хоть чему-то?

– Один раз я это делал. Но не на пациенте.

Байо потер руки и заулыбался:

– Ох, доктор Маккарти, будьте уж добры рассказать поподробнее.

– Ну, рассказывать особо нечего. В медицинской школе один парень, у которого отец умер от рака простаты, помогал студентам учиться проводить ректальный осмотр, выступая в роли этакого универсального подопытного кролика. Практически каждый с нашего потока однажды вставлял ему в зад свой палец. Чудесный малый.

– Сколько бы ему ни платили, этого было мало, – рассмеялся Байо. – Я, правда, удивлен, что это было среди тех немногочисленных практических навыков, которым вас обучали в Гарварде, – он махнул рукой. – Впрочем, неважно. Я хочу дать антикоагулянт одному из наших новых пациентов, однако перед этим нам следует убедиться, что у него нет внутреннего кровотечения. Тут-то за дело и возьмешься ты.

В ту же секунду заорали динамики: «ОСТАНОВКА СЕРДЦА! ПЯТЫЙ ЭТАЖ, ЮЖНОЕ КРЫЛО! ОСТАНОВКА СЕРДЦА! ПЯТЫЙ ЭТАЖ, ЮЖНОЕ КРЫЛО!»

В мгновение ока Байо и след простыл. Я откинулся в кресле и представил, как он бормочет себе под нос: «ABC, ABC», мчась по коридору. Он вернулся двадцать минут спустя, изящно держа руки ниже груди, словно ему только что сделали маникюр.

– Следуй за мной, – еле различимо позвал он.

Байо выглядел вымотанным, словно произошло нечто ужасное. К счастью, я не видел на его рубашке никаких следов кала.

Он отвел меня в заднюю часть отделения, и мы зашли в ординаторскую – загроможденную комнату, где на двух черных кожаных диванах были раскиданы недоеденные сэндвичи с вареной колбасой и пакеты из-под чипсов.

– Потрогай, – сказал Байо, не сводя глаз со своих рук. – Давай, потрогай.

Я присмотрелся к нему в поисках улыбки, какого-нибудь признака того, что он шутит, однако Байо говорил совершенно серьезно. Я дотронулся до его рук и погладил кончики его пальцев.

– Это странно, Байо, – заметил я, обернувшись, чтобы убедиться, что нас никто не видит. – Что происходит? Зачем я глажу твои руки?

– Это, мой друг, исцеляющие руки.

Он поднял их вверх и подошел к окну во всю стену, выходящему на Гудзон.

– Взгляни, – Байо подозвал меня жестом к себе. – Сюда.

Врач должен четко понимать, зачем он пришел в медицину и о ком он будет заботиться: о себе или своих пациентах.

Он показал на маленькую белую маркерную доску, в левой части которой были записаны по вертикали фамилии, включая его собственную. Сверху по горизонтали были написаны четыре буквы: «ОВСТ».