Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

Ее ортодоксальный иудаизм не был секретом ни для кого в группе.

Бен улыбнулся:

– Понял.

– Но мне хватит ума никогда не оказаться в такой ситуации, – продолжала Марджори. – Я бы нашла себе замену.

– А что, если бы у тебя не было такой роскоши? – спросил Бен. – Что, если бы ты была единственным хирургом в небольшой больнице?

– Я такого не допущу.

– Нас учат приводить людей в порядок, – сказал он, осматривая всех присутствующих в аудитории. – Мы здесь не для того, чтобы кого-либо судить.

Марджори покачала головой:

– Я просто говорю как есть.

– А может, – предположил Бен в шутку, ткнув в сторону Марджори указательным пальцем, – может, чтобы казнить.

– Это нечестно, Бен. Я просто была откровенной.

– Я рискну предположить, – продолжал он, – что ты не была такой искренней на собеседовании в медицинской школе.

Марджори не ответила. Бен повернулся ко мне:

– Думаю, Мэтт, что об этом по какой-то причине она упомянуть забыла.

Я сделал шаг в сторону Мораниса и тихонько спросил:

– Так вы знаете, за что Сэм сидел?

– Знаю.

– И?

– Это написано в карте.

– Я бы хотел взглянуть.

– Пожалуйста.

– Я также хотел упомянуть, что, когда вы ушли, он попросил обновить рецепт на виагру. Не видел никаких причин ему отказывать. Думаю, он стеснялся об этом сказать…

– У Сэма была судимость за сексуальное насилие одиннадцать лет назад.

Я сделал шаг назад. После часа изучения его карты я не знал о Сэме почти ничего. Но мне было не до обсуждения личной жизни пациента, когда я все еще пытался разобраться с аббревиатурами, из которых состояла его история болезни. Что, если Сэм совершил преступление, отсидел свой срок, а теперь женат и завел детей? Или же он был монстром?

– Тогда, – тихо произнес я, – получается, мне не следовало выписывать ему виагру?

Моранис улыбнулся:

– Это тебе решать. Он твой пациент. Я здесь лишь для того, чтобы тебя направлять.

– Точно. Итак…

– Итак.

– И в какую сторону вы меня направите?

Он встал, положил мне на плечо руку и сказал:

– Я бы посоветовал тебе все хорошенько обдумать и принять решение самостоятельно.

Даже во время приема в поликлинике врачу приходится порой делать сложный моральный выбор. Правда, времени на это слишком мало, и принятое решение может мучить еще очень долго.

У меня опустилась голова. Наверняка подобная ситуация случалась прежде. Какое решение было правильным? Существовало ли вообще правильное решение? Почему нельзя просто все свести к «Не давать насильникам таблетки для стояка» или «Да ладно, это было очень давно, конечно, в этом наверняка нет ничего плохого»? Да и в любом случае, как я могу принимать мгновенные решения по моральным дилеммам, над которыми можно днями ломать голову, если я даже не в состоянии уследить за симфоническим оркестром медицинских проблем пациента, что является моей первоочередной задачей?

Я открыл было рот, однако Моранис меня оборвал:

– В приемной очередь, – сказал он. – Тебе лучше бы взяться за дело.

Глава 11

Прошло уже несколько дней, а я так и не рассказал никому про Гладстона. Это съедало меня изнутри. Будут ли какие-то последствия? Что станет с ним? Или со мной? Было так мало людей, с кем я мог об этом поговорить. Так мало людей, кто бы понял. К счастью, я жил с одним из них.

– Я облажался, – признался я Хезер, насыпающей хлопья в миску. – Я сильно облажался.

Это было перед рассветом, и мы оба сидели с заспанными лицами. Она нахмурилась и потянулась за ложкой, в то время как я продолжал говорить, излагая в мельчайших подробностях историю с Гладстоном. Мне совершенно не стало легче, когда я оживил воспоминания о случившемся, – я только еще больше расстроился. Изложив достаточно доводов в доказательство собственной некомпетентности, я глянул на часы. Пора было уходить на работу.

– Самое главное, – сказала Хезер, – что ты об этом кому-то рассказал.

– Да, но это не отменяет случившегося. Он ведь мог умереть. Он должен был умереть.

– Но он не умер, – она бросила ложку и положила свою мягкую руку на мою. – Ты сделал то, что должен был. Ты не стал держать все в себе.

Я покачал головой. Это не имело значения.

– Меня это убивает.

– Представь, что кто-то его осмотрел бы и даже не обратил внимания на зрачки.

– Но я обратил!

Мы ели хлопья в тишине; голова пульсировала, словно с похмелья, хотя я уже несколько дней не пил. Возможно, даже недель.

– Ты не должен винить себя в этом.

Я знал, что Хезер права. Я знал, что такое случается. Однако я не припоминал, чтобы она когда-либо ошибалась. Я не припоминал, чтобы она допускала столь серьезные просчеты.

– Ну да, – буркнул я.

Хезер посмотрела мне прямо в глаза и улыбнулась:

– Ты хороший врач, Мэтт. Помни об этом.

Положив в раковину миски, мы похватали белые халаты и отправились на работу.

Час спустя я уже был в отделении и носился из палаты в палату, чтобы ознакомиться с пятью поступившими за ночь пациентами. Текучка больных была головокружительной: нужны были часы, чтобы войти в курс дела.