Настоящик. Сборник рассказов

— Мы так не договари... — прохрипел Серега и затих.

Вот тут-то и прогремел тот самый голос с неба, о котором много писала потом пресса. Однако, по неистребимой газетной привычке, записные острословы все переврали. Вовсе не было слов "Тьфу, черт, промазал!", как они утверждают. А было то, что и должно было быть:

"Мене, текел, фарес!"- раскатисто пронеслось над городом.

Слова эти, как вы понимаете, относились к Дергуну и ко мне. Он уходил, а я становился новым Избранным и остро ощущал в этот момент, как переливается в меня его былая сила. Как будто злые, насмешливые тени, всю жизнь обступавшие меня с разных сторон, отлетели вдруг и дали дышать. Я закричал, засмеялся и заплакал от свалившегося на меня счастья, поскольку неожиданно понял, что могу все.

Нет, не просто все, что хочу. Что я там мог хотеть раньше? Машину, холодильник, как у Сереги в огороде? Примитив! Не об этом думал я, глядя в провал неба, где вспыхивали и гасли падающие звезды — осколки небесного тела, пущенного миллиарды лет назад из далекой галактики специально ради меня. Я вдруг осознал, что все мои потаенные, от самого себя скрываемые желания стали теперь вполне осуществимыми. А главное — я больше не боялся. Я осмеливался желать.

Стена, закрывавшая вид на город, рассыпалась в пыль. За вольно разлившейся рекой перемигивались огоньки. Я поднялся с колен, вышел из развалин завода и двинулся в мой город напрямик, аки по суху...

Надеюсь, первые же мои шаги в новом качестве показали Избравшему меня, что Он не ошибся в выборе. Скажу без ложной скромности: по сравнению со мной, Серега Дергун, со своими провинциальными запросами, просто смешон. Куда его "Тойоте-Камри" до моей яхты! А жалкий чемодан баксов, вытянутых у колоямских ларечников, разве может сравниться с моими золотыми активами банка "Экартель"? Я уж не говорю о его неуклюжих попытках ухаживать за областной актрисой Ольгой Пестик. По сравнению с теми высокими отношениями, которые установились между мною и вами, мой друг, это просто пошлое, разнузданное свинство...

И все же порой на меня нападают жестокие сомнения. За что погиб Дергун? Чем не угодил? Не ждет ли и меня в отдаленном будущем та же участь? Нет, по зрелым размышлениям, я в это не верю, конечно — слишком велика и принципиальна разница между ним и мной. Но отчего-то в последнее время я стал ужасно торопиться. Спешу жить. Мало ли что? Будем же беззаботно вкушать все наслаждения этого мира, пока щедрая рука... э-э... ну, в общем, вы поняли. До свидания, мой бесценный друг, и до скорой встречи. Надеюсь, когда она состоится, вы разрешите называть вас просто — Вадик.

P.S. А, может, и промазал, кто его знает...

Без надежды

...Карты у нас не было. Откуда? Шли, как водится, по пачке "Беломора". Да и "Беломор" тот видели только мельком, на столах у начальства. Потому направление держали примерное — на солнце. А что там, впереди, Нарьян-Мар или Воркута — так далеко и не загадывали. Самое верное — ничего там нет, и приют наш крайний — полынья или волчья утроба...

— Чего ж вы рванули без надежды?

— Как без надежды? Надежда всегда есть. Терпения не хватает. Летом слух пошел, амнистия будет. За победу над Германией. Дескать, фронтовикам дела пересмотрят, и кто безвинно сел, всем — гуляй. Крепко на эту амнистию надеялись. Вот-вот, думали. Не сегодня-завтра на волю. Тут на собственной заднице-то не усидишь, не то, что на зоне. Даже выработка упала, сколь начальство ни лютовало. Только мастер отвернется, зэки сейчас работу бросают, в кружок соберутся и бу-бу-бу... Говорят, в Усинск комиссия приехала и сразу все дела затребовала по орденоносцам. Их в первую очередь оформлять будут. Может даже ордена вернут... Кто говорит? Откуда узнал? Не важно. Придурки из столярного в Рудоуправлении мебель разгружали. А там, в парткоме — радио. Будто бы сам Сталин про фронтовиков сказал — отпустить. Они, говорит, за меня кровь проливали... Как же так? По радио — про зэков? Сомнительно. Однако, все может быть. Время шальное, победное. Веет вольным духом в республике Коми, будто солнышком ее, студеную, вдруг припекло.

Но прошел август, сентябрь, по речкам ледок захрустел, кое-где и встал крепко, а начальство про амнистию — ни гу-гу. С них станется, что и притаили от Сталина списки. Больно уж много народу отпускать придется, как бы не вышло нагоняя за такие посадки в военное время. Закряхтели зэки, заволновались — ох, обнесут, забудут, затусуют дела по ящикам! Сгноят живьем в тундре, и концы в воду!