Настольная книга адвоката. Искусство защиты в суде

Можно видеть, что конкретные факты дела не просто повторялись, а использовались как ориентиры в решающем доводе. Можно добавить другие факты, доказывающие, что специалист по восстановлению ситуации ошибается, что он наемный шарлатан, но нужно иметь в виду, что факты — это боеприпасы для решающего довода и их ни в коем случае не следует лишь пересказывать в виде краткого изложения показаний свидетелей. На протяжении всей заключительной речи тон должен отражать этический гнев, и если она произнесена от души, то заразит присяжных и создаст у них непреодолимое желание восстановить справедливость.

Шаг пятый. Обращениекприсяжнымзанеобходимоймеройсправедливости. Все мы знаем старое библейское наставление: «Проси, и тебе воздастся». Не важно, говорим мы о вердикте присяжных, продаже, предложении, которое подготовили для совета управляющих, или о школьной комиссии, — мы должны просить точно то, чего хотим. Помните, что, когда мы просим о справедливости, игра переходит на поле людей, принимающих решение (в данном случае на сторону присяжных), которые должны согласиться с просьбой, изменить ее или отвергнуть. Те, кто оставляет справедливость на волю принимающих решение, кто боится просить, всегда проигрывают. Если не попросишь, то скорее всего ничего не получишь. Если мы стесняемся изложить свою просьбу о справедливости, с какой стати присяжные должны предоставлять ее нам? Исконность в отношении ожидания правосудия — всего лишь продолжение политики честности, которую мы научились использовать в своих презентациях. Адвокаты часто задают вопрос, как мне удается добиваться таких грандиозных вердиктов. Я отвечаю, что просто прошу о них. Просто прошу денег.

В данном деле я могу спросить присяжных: «Какую сумму вы считаете достаточной в этом случае? Можно набить деньгами грузовой поезд и тем не менее не вернуть Полли. Защите это известно. И она всем сердцем согласится с доводом, что, поскольку справедливость нельзя восстановить с помощью денег, их вообще незачем платить. Наверное, среди вас, присяжных, есть такие, кто думает так же. Да я и сам иногда так считаю. Что толку платить? Не лучше ли разрешить пьяным убивать наших детей, чем добиваться единственной доступной для нас справедливости?

Я часто думаю об этом. Но деньги много значат. Я не хочу торговаться за сделку в отношении Полли, словно она подержанный автомобиль на стоянке. Я уже говорил, что денежный фонд в этом деле составляет по крайней мере пять миллионов долларов. Они здесь, в том ящике. Мне не нужна лишь часть малышки Полли. Вы можете дать миллион за одну руку. Еще полмиллиона за улыбку и любящие глаза. Мне не нужна лишь часть справедливости. Мне нужно всё. Все деньги, которые предназначены за нее.

Иногда мне кажется, что я попросил слишком мало. Я жалею об этом. Но боюсь, что люди подумают, будто я пользуюсь этой ужасной ситуацией, что они скажут: „Посмотрите на этого Спенса, он просит пять миллионов долларов за мертвого ребенка. Это непристойно“.

Но разве убийство пристойно? Самое крайнее неуважение, которое можно проявить к человеческому роду, — это убить невинного ребенка, а затем заявить, что неприлично требовать возмещения.

Я думаю о самой ценной картине на планете — „Моне Лизе“ Леонардо да Винчи. Она стоит сотни миллионов долларов. Но это всего лишь картина, которую нарисовал человек красками на холсте. Если бы какой-нибудь преступник пришел в Лувр — музей, где хранится это полотно, — и изрезал бы его, если бы он, образно говоря, „убил картину“, никто не спорил бы, что виновный должен возместить полную стоимость. А что, если кто-то уничтожает идеальную работу нашего Создателя? Разве Полли не была идеальной работой Господа? Должен ли я стесняться и даже бояться просить сумму, которая в этом обществе считается возмещением за ее жизнь? Я не прошу у вас часть девочки. Не разрезайте ее на половинки ради меня. Мне нужна она вся. Вся».

В уголовном деле можно выдвигать следующие доводы: «Что мы хотим в данном случае? Мы хотим выбраться из этой жуткой западни из бетона и стали, где нет ничего, кроме ненависти и злобы, где пение птиц заменяется бешенством преступников, а голоса маленьких детей тонут в безумных криках и лязге стали, когда захлопываются двери тюремных камер. Нам нужна свобода. Нас не интересует частичная свобода — ее не существует вообще. Человек либо свободен, либо нет. Нам не нужна частичная справедливость. Людей, получающих частичную справедливость, запирают вместе с виновными. Мы не хотим договариваться о сделке — Джимми или виновен или нет. Нам не нужна несправедливость. Она оставит пятно на Джимми и зловоние вины, которые можно смыть только вашим вердиктом — „невиновен“».